Выбрать главу

Генри заинтересовали машина и перспективы, которые сулила проезжая часть. Он не мог взять в толк, снится ему всё это или он на самом деле перенёсся чёрт знает куда. Но его радовало, что тут есть куда податься в крайнем случае – не то что закрытая коробка подземки…

Дверца машины со стороны водителя была открыта. Внутри никого не было. Генри увидел какие-то листочки, разбросанные по всему салону. Создавалось впечатление, что водитель куда-то страшно спешил и даже не припарковал машину как следует. Генри поднял один из листов, выпавший из салона и лежащий на земле. Мутная чёрно-белая ксерокопия какой-то книги. В парафиновом свете фар Генри прочитал:

Изначально у людей ничего не было. Тела их болели, а сердца не хранили ничего, кроме ненависти. Они без конца воевали между собой, но смерть не настигала их. Люди отчаялись, и казалось, что они погрязли в вечном болоте. Но нашёлся однажды мужчина, который преподнёс солнцу в дар змея и помолился о спасении. И нашлась женщина, что преподнесла солнцу животворящий тростник и попросила радости. Испытав жалость к печали, накрывшей землю, Бог был рождён от этих людей…

Дальше Генри не стал читать. Если написанное не шутка, то либо бред сивой кобылы, либо владелец «субару» – очередной сектант, коих немерено по Богом забытым уголкам Америки. Не то чтобы Генри особо трепетно относился к религии – он причислял себя к католикам, хоть и не заглядывал в церковь с детства. Но он здраво полагал, что перегибание палки в любом деле ни к чему хорошему не ведёт.

Генри начал спускаться по пологому склону, где трава достигала до колен. Подойдя к калитке, он увидел, что источниками света на площадке выступают свечи: внушительное количество, поставленное на деревянную стойку. Свечей точно было больше ста, и каждая из них заставляла соседей отбрасывать длинную подёргивающуюся тень.

Ещё на площадке был человек. Он сидел на сером булыжнике, как гипнотизированный наблюдая за пляской мини-факелов. Таунсенд видел его косо со спины, так что взору попал только чисто выбритый затылок с пучком волос на макушке (Генри сразу вспомнил повальное увлечение панк-культурой в восьмидесятые, когда он только начал ходить в школу). Он зашаркал ботинками по траве, давая знать о себе. Не оборачиваясь и вообще ничем не изменив умиротворённую позу, человек заговорил:

– Т-так ты тоже п-пришёл, чтобы посмотреть на к-камень?

Выдавив эти слова, человек оглянулся. Первое, что зафиксировал Генри – его ужасная худоба. Зелёная футболка с изображением какого-то демонического существа болталась на торсе, как на пугале. Лицо было совсем молодое, чуть ли не подростково-прыщавое, но Генри показалось, что это впечатление обманчиво. Человек одарил его неуверенной и в чем-то подобострастной улыбкой.

– Что? – переспросил Генри.

– Этот к-камень, – он указал жестом. – Я п-подумал, что ты к нему. Когда я был з-здесь раньше, встретил п-парня, который изучал его, в-вот и решил…

Генри проследил за его жестом. В самом деле, в тени деревьев высился большой чёрный камень. Удивительно, что он не заметил его сразу. Камень лежал у ограды мрачной громадиной. На поверхности были видны бесчисленные трещины и расколы, из-за этого он напоминал пожилого старика. Картина удручала.

– Н-но я нашёл к-камень раньше него, – не без самодовольства сообщил заика. – В-впечатляет камушек, а?

– Ну да, – согласился Генри. Собеседник расцвёл, найдя подтверждение своей правоте:

– В с-старые времена индейцы н-называли его Наки… – он запнулся и выговорил тщательно по слогам, – Накихона. Т-тут проводились обряды. Индейцы общались с душами с-своих предков. К-круто!

Прийти сюда на ночь глядя, чтобы полюбоваться старым валуном? Генри вспомнил ворох бумаг в машине.

Хм, а этот тип, похоже, религиозный фанатик. Час от часу не легче.

– С-сейчас его тоже используют, – доверительно сообщил человек, снова уставившись на свечи. – Парни из п-приюта, они величали его «К-камнем Матери».

– Из какого приюта?

Человек взглянул на Генри с таким удивлением, будто тот ляпнул что-то невообразимо глупое.

– Там, – он неопределённо махнул вперёд, – н-недалеко. Детский приют. Им управлял здешний р-религиозный культ, это знали н-немногие…

Он выждал, словно надеясь получить похвалу за столь выдающиеся знания. Но Генри молча ждал продолжения: его тоже околдовал хоровод огня и теней.

– В-общем, – человек обиженно насупился и стал напоминать совсем уж малолетнего подростка, – эти п-парни собирали там с-сирот и делали с ними странные в-вещи. Я слышал…

Он спохватился и замолк, сообразив, что сболтнул лишнее. Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь треском пламени. Посчитав, что пришло время сменить тему разговора, Генри подошёл ближе к собеседнику и протянул руку:

– Генри Таунсенд.

– Очень п-приятно, – рукопожатие у человека было вялым и неуверенным. Его ладонь так и жгла холодом, хотя вокруг было тепло. – Д-джаспер Гейн.

– Взаимно, – Генри кивнул.

Гейн было снова ушёл в свой астрал, но вдруг подозрительно прищурился:

– Если т-ты не к камню, то з-зачем сюда приехал?

Хороший вопрос. Генри поразмыслил и решил, что смысла скрывать правду нет. Но перед этим…

– Джаспер, можно вопрос? Обещаю, что после того, как ты дашь ответ, я отвечу на твой.

– В-валяй, – кивнул Гейн, и в глазах появился азартный блеск. Генри это почему-то насторожило.

– Где мы?

На этот раз даже разговорчивый Гейн замолк надолго. Сначала он полминуты изучал лицо собеседника, выискивая намёк на шутку. Потом попытался рассмеяться, но смех растаял в горле при взгляде на серьёзное лицо Таунсенда. Лишь после этого он решился подать голос:

– Т-ты не знаешь?

– Увы, – ответил Генри, чувствуя себя круглым дураком.

Гейн почесал в затылке, абсолютно сбитый с толку:

– С-странно это. Но вообще мы на б-берегу озера Толука. Ш-тат Мэн. Г-город… – он выдержал паузу, прочищая горло. – Город Сайлент Хилл.

6

– Понятно, – сказал Генри спустя три секунды после того, как Джаспер сообщил ему название города. Тон голоса не изменился, как и выражение лица… но за эти три секунды он подумал о многом. Он разворошил свой мысленный архив до самого дна в поисках сведений о маленьком мэнском городке. И найденное его не порадовало.

Сайлент Хилл. Теперь Генри понял, почему местность показалась знакомой. Пять лет назад он впервые поддался безмолвному очарованию озера Толука, и его стало влечь на его побережье, как магнитом. Ему нравилось сидеть на границе воды и земли, глядя на бескрайнюю, как ему казалось, туманную гладь. Он был не один… озеро покоряло всех, кто хоть раз бывал возле него.

Он потратил возмутительное количество плёнки, делая фотографии местного пейзажа. К большому сожалению Генри, безжизненные клочки хлорной бумаги не способны были передать неуловимое очарование этого места. Снимки получались размытыми и безжизненными… скорее пугающими, нежели завлекающими. Генри щелкал затвором снова и снова, надеясь отыскать удачный ракурс, который воплотит на плёнку живой дух озера. Отдельные снимки получились неплохими, но результат его так и не устроил. Впрочем, вскоре он махнул на западные края в поисках новых впечатлений, и озеро Толука, как и город, расположенный на нём, поблекло в памяти. Больше Таунсенд не приезжал на полюбившийся живописный уголок… во всяком случае, до этой ночи. Но пара сделанных им фотографий до сих пор хранилась у него, и он временами брал их, чтобы полюбоваться, потосковать по прежним порам.

Сам город ничем не выделялся. Жил в основном за счёт туристов, которые устраивали паломничество на озеро, и имел амбиции стать курортным центром, что было довольно трудным делом для городишка, который не имел выхода на море. Генри знал в городе отель, где останавливался, да пару-тройку ресторанчиков, и эти знания его вполне устраивали. Сонных поселений, как Сайлент Хилл, на его пути встречалось немерено.

Впрочем, когда он посещал город четыре года назад, то заметил, что уж слишком много домов пустуют или пестрят надписями «продаю задешево». Кое-кто утверждал вечерком в баре, куда он вышел расслабиться, что город умирает. Тут же завязалась оживлённая дискуссия – кажется, тема была злободневной в этих краях. Генри не стал в ней участвовать; молча выпил свою порцию и поднялся в номер. Весь следующий день он провёл у озера Толука, в последний раз наслаждаясь величественным молчанием. Больше он в Сайлент Хилл не приезжал.