– Синтия, ты никуда не зво…
Полуобернувшись, Генри увидел, что девушки за спиной нет.
– Синтия?
– Погоди… – оказывается, пока он хлопал ушами, Синтия отстала, прислонившись к стене. – Кажется, меня сейчас вырвет.
Она согнулась пополам и закрыла ладонью рот. Генри в панике смотрел на неё. Что с ней?
Блуждающий взгляд Синтии остановился на двери с розовым изображением женской фигурки. Синтия побежала в туалет, стараясь удержать содержимое желудка на месте. Генри показалось, что она не дотерпит до спасительной комнатки, но Синтия благополучно скрылась за дверью, которая раздражённо закачалась на петлях. Генри увидел в щели иссиня-чёрную мглу – в уборной не работало электричество.
Он вздохнул и прислонился к стене. Что ни говори, леди на своём банкете набралась изрядно. Хорошо ещё, что ничего серьёзного… В памяти Генри были живы попойки юных лет. Он хорошо помнил, как наутро язык во рту вспухал до размеров колокольной башни, а жизнь казалась продолжительной пыткой.
Генри деликатно делал вид, что смотрит по сторонам, хотя вряд ли кто мог оценить его учтивость в пустом коридоре. Очередная разбитая лампа висела над головой. Лампа была именно разбита, а не перегорела. Не в меру рьяный вандал повыбивал все источники света в коридоре на протяжении пятидесяти футов. Благодаря ему Генри не мог даже скоротать время за чтением выцветших плакатов.
Он опять углубился в мысли. Важнее всего – найти выход из гиблого места. Интерьер здесь напоминал станцию, соседствующую с его домом, но Генри мог поставить месячную зарплату, что в истинной своей сущности этот коридор имел со станцией Южный Эшфилд столько же общего, сколько с покоями Папы Римского. Синтия говорила, что вся эта жуть – не более чем её сон. Генри, в свою очередь, склонялся к мысли, что сон всё-таки его.
Но когда он умудрился заснуть? К тому моменту, когда в ванной появилась дыра, Генри уже должен был дрыхнуть, как младенец. Наверное, он не заметил, как заснул, развалившись на кресле. Это бы многое объяснило.
Он оторвался от стены, немного приободрённый. В туалете стояла тишина. Что-то Синтия долго…
Тишину прорезал душераздирающий скрип – дверь мужского туалета пришла в движение. На облупленной поверхности был намалёван синий силуэт человека. Генри подавил в себе желание отшатнуться. Звук был такой, словно скребли вилкой по фарфоровой тарелке.
Ржавые петли повернулись, обнажая вязкую темноту. За дверью света тоже не было. Открытая дверь превратилась в провал глазницы. Генри не отрывал взгляда от жуткого зрелища, превратившись в пульсирующий комок нервов.
Дверь продвинулась ещё на дюйм и замерла. Генри немного расслабился – как оказалось, зря. Обращая в пыль надежды на благополучный исход, из темноты выглянула ядовито-жёлтая лапа с иззубренными когтями.
Собака медленно ползла по полу, толкая вперёд свою тушу. По бетонному полу тянулся расширяющийся багровый след. Псина доживала последние секунды жизни – это было видно невооружённым глазом. Генри не шелохнулся, во все глаза наблюдая за подыхающим созданием. Он пытался понять, что его так поразило в облике собаки. Удалось это нескоро – к тому времени собака сладостно растянулась на луже крови и замерла навсегда.
У неё не было глаз. Место, отведённое для органов зрения, заросло сухой зеленоватой шерстью. Когда на последнем издыхании собака разинула пасть, оттуда вывалилось нечто длинное и красное, свёрнутое в трубочку.
Вот те на, потрясённо подумал Генри, глядя на коченеющее тело. Приехали. Хуже некуда.
Но хуже всё-таки могло быть.
Он понял это, когда из мужского туалета появились ещё два зверя – совершенно здоровых, злобно рычащих… с языками, неуклюже волочащимися по полу.
Глядя на безглазых собак, подкрадывающихся к нему, Генри почувствовал, как разум настойчиво просится прочь. Он закрыл глаза и сосчитал до трёх, приказывая дурацким галлюцинациям унестись прочь. Когда он вновь открыл глаза, то увидел, что собаки успели выйти из туалета и обходят его с двух сторон, словно заранее договорившись. Жёлтая кожа с розовыми пятнами резала глаза даже в полутьме. Языки напряглись и встали торчком. Они сужались на концах, как пики. Когда собаки достигли середины коридора, Генри не выдержал и сделал шаг назад, вдавившись спиной в стену. Во рту пересохло.
Одна из собак осторожно обнюхала мёртвого сородича. Из пасти вырвалось удовлетворённое хрюканье. Вторая собака немедленно повернулась в сторону звука. На секунду её шерсть стала дыбом, потом опала: тварь поняла, что опасности нет. А есть – трапеза.
Собаки сомкнули плотное кольцо вокруг трупа. Генри боялся дышать. Руки-ноги мелко тряслись. В уголке сознания сжалась в точку мысль, что это всего лишь очередной кошмар, так что бояться нечего… да только этой мысли была грош цена. Здесь и сейчас всё выглядело реальным. Таким реальным, что сном казалась вся предыдущая жизнь.
Одновременно, как по команде, собаки вскинули головы, обратив острые малиновые языки к потолку, и воткнули их в дохлую псину. Брызнула кровь. Языки тварей приняли тёмно-багровый цвет – Генри заметил это даже в сумраке. Собаки замерли, подрагивая задними лапами.
Надо же, отстранённо подумал Генри, это же не языки, а жала! Они высасывают у него кровь!
Накатило желание истерически рассмеяться, и он до боли прикусил язык. Этот смех будет последним в его жизни.
Адские создания стояли к нему спиной, жадно поглощая кровь. Труп на глазах словно сдувался, ядовитый жёлтый цвет уходил с кожи, уступая место синюшной бледности. Сообразив, что безглазые твари попросту не заметили его, Генри успокоился, насколько возможно. Главное – не шуметь… Нужно ретироваться, пока твари заняты едой.
Вслед за этим полыхнула болезненная мысль: Синтия…
С секунды на секунду она закончит свои дела и выйдет. Дверь c женским силуэтом радостно заскрипит, собаки рывком повернутся… и она закричит.
Боже.
Кровавый пир продолжался. Затаив дыхание, Генри сделал шаг в сторону женского туалета. Собаки не обращали на него внимания. Ещё шаг. Он чувствовал, как рубашка взмокла и прилипла к телу. Особенно жгло на спине, где ручьи пота катились за шиворот. Странно… во сне возможны такие настоящие ощущения?
Когда до туалета осталась пара шагов, Генри пережил жуткое мгновение: ему померещилось, что дверь распахивается, в проёме возникает знакомый силуэт, и Синтия зовёт: Генри? В чём де…
Он сорвался с места и одним прыжком достиг двери. Гулкий звук разнёсся по пустынному помещению. Не останавливаясь, он потянул дверь на себя, едва не сорвав с петель, и вломился внутрь. Алчное хлюпанье сменилось яростным рычанием. Генри закрыл дверь, хоть ручка и норовила выскочить из одеревеневшей кисти. Замок щелкнул.
Он оказался в полной темноте. Первым делом опёрся рукой о стену и отдышался. В чёрной шали смеялись радужные шарики. По ушам бил отбойный молоток, а в лёгких расходился по всем швам паровой котёл.
Спокойно. Ты в безопасности.
Он с трудом поднял голову. Туалет напоминал тёмную пещеру, затерянную на дне оврага. Разноцветные шарики не желали уходить.
– Синтия? – голос был сиплым и придушенным.
Она не ответила.
– Синтия, это я.
Темнота, и ничего больше. В голову пришла леденящая догадка: в комнате запряталась ещё одна собака. Когда девушка вошла, она загрызла её. Синтия лежит на полу с изорванной глоткой, а собака тихо подкрадывается к нему… Генри распрямился, как выпущенная пружина.
– Синтия!
Он на ощупь пошёл вперёд, натыкаясь на стены и раковины. Чьё-то тяжёлое дыхание мерещилось по углам. Он чувствовал себя затерявшимся в далёком космосе, за миллионы световых лет от привычного для него мирка. Но острее всего было беспокойство за Синтию.
– Ради Бога, скажи, что ты здесь…
Дрожащая рука нашарила дверь кабинки. Открыто. Он провёл рукой над унитазом. Никого. Генри перешёл к следующей кабинке. Пусто.
Значит, последняя кабинка. Больше Синтии быть негде. Может, девушку скрутило до такой степени, что она потеряла сознание?.. К нему вернулась слабая надежда, что дело ещё не фатально.