Замечаю на сушилке в углу свои простыни, раздражаюсь, ибо специально их стирал и даже в результате опоздал на работу. Однако не будем забывать, что докучливая эссекская женщина меня совсем не знает. Не понимает, что я, естественно, перестелил бы постель, прежде чем кого-то в нее пригласить.
О! А что же в спальне?
Отважно открываю дверь и испускаю сдавленный вопль. Кого-то стошнило тут ситцем всех цветов радуги! Все поверхности застелены тканями несочетаемых оттенков. На кровати – ужасающее, побитое молью покрывало. Огромная бежевая швейная машинка заняла почти весь стол. И одежда… Повсюду одежда!
У этой женщины ее даже больше, чем в магазине. Не уместила в платяном шкафу, где я выделил ей половину, и развесила на двери, по всей стене, на старой рейке для картин – находчиво, надо отдать должное – и на спинке теперь почти невидимого кресла у окна.
Секунды три размышляю, не позвонить ли ей и не показать ли, кто в доме хозяин, однако затем прихожу к неизбежному выводу: будет неловко, да и все равно я через несколько дней привыкну. Даже, вероятно, перестану замечать. И все же в данный момент рейтинг эссекской женщины упал еще ниже. Я собираюсь вернуться в гостиную и вздремнуть в заманчивом кресле, как вдруг мне на глаза попадается мешок с шарфами, которые связал для меня мистер Прайор.
Совсем вылетело из головы. Если эссекская женщина найдет под кроватью четырнадцать шарфов ручной вязки, то подумает, что у меня не все дома. Сто лет собираюсь отнести их в благотворительный магазин. Как-то не хочется, чтобы она подумала, что я, ну… коллекционер шарфов или что-то подобное…
Хватаю ручку, царапаю на стикере для заметок «В благотворительный магазин» и прилепляю к мешку. Готово. Если вдруг забуду.
Теперь – в постель. Так вымотался, что даже ужасное покрывало с разводами начинает казаться привлекательным.
9. Тиффи
Вот я и здесь. На жутко холодном причале. В «нейтральной одежде, с которой можно работать», по просьбе Кэтрин. Сама она сияет дерзкой улыбкой, ветер треплет ее соломенные волосы. Мы ждем, пока круизный лайнер задраит люки, поставит паруса к ветру или что там еще делают на кораблях перед тем, как запустить пассажиров.
– У тебя идеальные пропорции, – сообщает мне Кэтрин. – Ты моя любимая модель, Тиффи! Правда. Это будет фурор!
Приподнимаю бровь, глядя на море. Не замечала, чтобы модели выстраивались к ней в очередь. А еще мне за долгие годы поднадоело выслушивать дифирамбы моим «пропорциям». Дело в том, что я – как квартира Герти и Мо, только наоборот: во всех направлениях процентов на двадцать крупнее, чем средняя женщина. Мама любит повторять, что у меня «широкая кость», потому что папа, мол, в юности работал дровосеком. Правда? Он, конечно, уже старенький, но дровосеки, по-моему, бывают только в сказках… Куда ни зайди, меня почти всегда услужливо информируют, что для женщины я очень высокая.
Иногда окружающих это раздражает, как будто я нарочно занимаю больше места. А иногда – смущает, особенно когда человек привык при разговоре с женщиной смотреть сверху вниз. Но чаще всего делают множество комплиментов по поводу «пропорций». Наверное, хотят сказать: «Господи, ну ты и каланча, и при этом не толстая!» или «Длинная, но не худосочная, молодец!»
– Таких женщин любили в Советском Союзе, – продолжает Кэтрин, не замечая моей приподнятой брови. – Знаешь, как на плакатах, где они трудятся на земле, пока мужчины воюют.
– Советские женщины ходили во всем вязаном? – язвительно осведомляюсь я.
Накрапывает дождик, и море с шумного причала смотрится иначе, чем с пляжа – гораздо менее красивое – большое холодное соленое корыто. Думаю о заведующей международным отделом, как тепло ей на совещании по продаже прав на наши весенние новинки.
– Может быть, может быть… – задумчиво произносит Кэтрин. – Да, отличная идея, Тиффи! Глава по истории вязания. Включу в следующую книгу! Как думаешь?
– Нет, – отвечаю я твердо. – Читателям не понравится.
С Кэтрин идеи надо пресекать в зародыше. В данном случае я стопроцентно права. История никому не интересна, всем нужны идеи для нового слюнявчика, который можно подарить внуку.
– Но…
– Пойми, Кэтрин, рынок очень жесток.
Одна из моих любимых фраз. Добрый старый рынок, всегда можно свалить на него.
– Людям не нужна история, им нужны красивые картинки и простые инструкции.
После проверки документов мы наконец-то поднимаемся на борт. Трудно сказать, где кончаются мостки и начинается корабль – как будто входишь в дом и чувствуешь легкое головокружение оттого, что пол под ногами покачивается. Я думала, нам, как почетным гостям, устроят радушный прием, а мы слоняемся по палубе с остальной публикой, которая минимум раз в двадцать богаче меня и гораздо лучше одета.