Я рос, окруженный заботой. Меня очень любили в семье, наверное, потому, что был самым младшим. Два моих старших брата занимают сейчас довольно видное положение в обществе и, я уверен, редко вспоминают обо мне.
Но раньше все было по-иному. У меня было три брата и сестра. Отца я обожал. Когда мне исполнилось пятнадцать, ему было уже за шестьдесят. Имея звание генерала, он участвовал в трех войнах, и его парадный мундир напоминал рождественскую елку от обилия наград. Отец казался очень строгим, и многие, даже прислуга в доме, побаивались его. На самом деле, не было человека, мягче и добрее его. Я, как сейчас, вижу его тонкие женственные движения, слышу спокойный приятный голос. Вижу его пышные бакенбарды: когда он на кого-то сердился, они шевелились, словно водоросли на дне океана, и отец становился похожим на доброго подводного царя.
И вот наступила та зима, когда мне исполнилось шестнадцать. Был дождливый декабрьский день. Только недавно растаял выпавший накануне снег, мороз отступил, вновь вернулась промозглая слякоть и влажный унылый туман. У меня были рождественские каникулы, я сидел в своей комнате и глядел на липовую аллею, ведущую от дома к въезду в нашу усадьбу. Под моим окном росла яблоня, в том году яблок уродило много, и мы с братьями собрали обильный урожай. Но одно яблоко осталось, видимо, спрятавшись в листве. И когда листья опали, оно обнажилось - рядом, из моего окна можно было дотянуться к нему. Перед каникулами, до морозов, я приезжал домой и видел яблоко, но оно мне казалось зеленым, с желтыми, размытыми, словно кляксы, пятнами. А в этот раз, в декабре, оно стало коричневым. Мне нравилось смотреть на коричневое яблоко. Я мечтал о путешествиях в далекие страны, где будет обязательно тепло и весело. Яблоко висело коричневым солнцем на тяжелом, сдавившем горизонт клочьями тумана, унылом небе. Дальше от дома туман сливался в единое серое ничто, притягивал небо к земле, словно пытаясь укрыть ее этим серым одеялом.
В тот день отец приехал рано, еще просматривалась вся аллея, до самых ворот. Обычно отец шел к дому с кем-нибудь из офицеров, но в тот день он казался один. Никогда не забуду его одинокую стройную фигуру. На нем был парадный белый костюм, а поверх костюма - шинель пепельного цвета с золотыми пуговицами и серебряными погонами. Он шел, не спеша, поглядывая на небо, затем посмотрел на окна и, увидев меня, взмахнул приветственно рукой. Я даже не успел ответить ему, как послышались выстрелы, они казались глухими, далекими и безобидными, я даже не понял сразу, что стреляют. Отец весь сжался, но не побежал, а лишь ускорил шаг. Он был еще далеко от парадного входа, когда у ворот в конце аллеи затормозил автомобиль и из него ударила длинная автоматная очередь. Отец остановился, посмотрел на меня, затем на небо, покачнулся и упал лицом на посыпанную мелким гравием дорожку.
Из дома выбежали два телохранителя, прислуга и старший мой брат. А я стоял, вцепившись пальцами в подоконник, и шептал: «Папа... Папа». Я был уверен, что отец встанет, вновь помашет мне, улыбнется и войдет в дом. Но он лежал, не двигаясь, и по шинели на спине расплывалось темное пятно.
Потом кто-то увидел меня в окне, бросился в мою комнату. Что было дальше, я помню смутно. Мне сказали, что неделю я пролежал в бреду, а когда пришел в себя, еще с месяц провалялся в постели.
Лишь гораздо позже я узнал все подробности.
Это был «террористический акт», как писали газеты. Некая группа террористов решила таким способом выразить свое несогласие с курсом правительства. Так это выглядело: из-за некоего «курса» убить человека, притом, в спину, у самого его дома.
Корье замолчал и стал нервно щелкать зажигалкой, чтобы прикурить. Наконец ему это удалось, он прикурил сигарету и продолжил:
- Передо мной опять висело коричневое яблоко, все так же подпирали низкое небо скелеты лип, но с тех пор я уже никогда не мог увидеть из окна своей комнаты отца, возвращающегося домой. Лишь во снах он шел по дорожке, посыпанной мелким гравием, доходил, да, доходил во всех снах до крыльца, где я его встреча. Но не успевал я протянуть к нему руки, как слышалась автоматная очередь... Передо мной раскачивалась ветка с яблоком, оно быстро разрасталось и отодвигало отца вглубь аллеи, к стоящей там черной машине, у которой было опущено стекло, а из салона высовывался тип с автоматом и целился отцу в спину. Я пытался оттолкнуть яблоко, но оно было непомерно тяжелым, и тогда я начинал кричать и просыпался.