Кепке и Абибасу снова отказали в переводе в другой департамент. Собственно, Абибасу было уже все равно: он понимал, что за вечности и вечности самые интересные департаменты воображения обзавелись своими авторитетами, а авторитеты обложились особо приближенными и собственными детьми, и потому талантливым парням вроде него и Кепки вход туда закрыт. Но Кепка не сдавался. Его деятельная натура не могла пережить краха амбиций. Радикализм Кепки то и дело навлекал на напарников неприятности – то гнев вышестоящих, то зависть менее талантливых коллег, то просто банальную пьяную драку.
Банальная пьяная драка в институте проектирования воображения выглядит, к слову, совершенно небанально.
Пять лет тому Кепка и Абибас некоторое время работали проектировщиками депрессивных фантазий. Кепка, творческий вундеркинд, создавал смелые воображаемые мыслеформы, а Абибас дотошно их отлаживал. Но руководство отдела пришло в ужас от разработок молодых специалистов и перевело их в тестировщики. От испытаний депрессивных фантазий психическое состояние Кепки и Абибаса пошатнулось, и тогда их на вполне законных основаниях выперли из департамента.
Так они, Кепка и Абибас, стали ассенизаторами воображения. Я познакомился с ними, когда последний раз был с Депрессией – на одном из ее доньев. Хотя по долгу службы напарники должны были меня пугать и расстраивать, но получалось это у них, мягко скажем, так себе.
Ассенизаторы воображения выполняют грязную и неприятную работу. Они маячат навязчивыми тревожными образами, не давая расслабиться после тяжелого дня. Они приходят во сне в серых подворотнях и нагнетают такую тоску, что хоть вешайся – собственно, на это и рассчитано. Они берут на себя все гадкие обязанности, выполняя план по обидам, оскорблениям и унижениям. Утром в воскресенье они мелькают предрассветным напоминанием о незаконченной работе, да так, что просыпаешься совсем и заснуть уже никак не можешь.
Но по-настоящему больно эти ублюдки делают совсем не так. Ассенизаторы – это те твари, которые приходят к вам во сне и нашептывают самые гениальные стихи, идеи и мысли, которые вы забываете ровно за минуту до пробуждения и не можете вспомнить до конца дней, страдая от собственной бесталанности.
– Ненавижу свою работу, − признался мне Кепка. Абибас одобрительно кивнул, не отрываясь от чтения.
– Так увольняйтесь, − предложил я, отпивая пиво из щербатой банки. Мы сидели в воображаемой забегаловке, на быструю руку сконструированной из ошметков рабочих материалов отделения депрессивных состояний – беспросветной безнадеги и уныния. Здесь подавали сушеную рыбу, умершую явно собственной смертью, и кислое пиво в надколотых банках – чтобы не украли.
– А дальше куда? – спросил Кепка. – Положим, уйдем. Дальше что? В воображаемые друзья податься? Кто ж таких братанов захочет, дуся? Думай тыквой своей, что ли!
– А в мнимые враги? – наугад предложил я.
– И не заикайся, − неожиданно горько произнес Абибас, оторвавшись от книги. – Там все автоматизировано на уровне программного обеспечения человека – он сам себе назначает мнимого врага из материального окружения. Все построено в обход воображения. Разгильдяи чертовы, такой проект запороли!
– А чудовища из снов? Монстры под кроватью? Страшные тени? Любовники из фантазий, наконец? – я был удивлен.
– Иерархия, братан, − вздохнул Кепка. – Из ассенизаторов пути только в воображаемые друзья, и это в натуре дауншифтинг. А монстром под кроватью родиться надо, чувак. Он, − и Кепка кивнул головой на Абибаса, − дело говорит. Если ты родился в семье ассенизаторов фантазии, не быть тебе разработчиком. Ни диплом, ни талант не помогут.
Мы молча допили кислое пиво, наблюдая, как по таранке лазят мухи. Абибас сгреб стопку бумаг, а Кепка взял со стола плоскогубцы.
– А это зачем? – поинтересовался я.
– Мы с братаном идем одному фраеру зуб демонтировать, − объяснил Кепка.
– Настоящий зуб? – удивился я. – Разве вы работаете не с воображаемыми субстанциями?
– Грань иллюзорна! – лаконично бросил Абибас, а Кепка клацнул плоскогубцами и положил их в карман штанов.
Жертва
Первой была Кошка.
Ваня придумал ее. Потому что живую мама ни за что бы не разрешила.
Кошка была говорящая, с огромным пушистым хвостом. На одном боку ее шерсть была голубая, на другом ярко-малиновая, а еще крупные оранжевые пятна – очень красиво. Ее звали Кошкой Муркой.