– Заходите, − распахнул я двери перед посетителями и, понизив голос, сообщил: − Есть сахар. Чистый.
– Сколько? – у блонды заблестели глаза. Она явно была в теме.
– По 20 грамм фасую. Первая порция бесплатно, если станете постоянными клиентами – скидка десять процентов.
Блондинка с видом знатока улыбнулась и зашла в магазин.
– К нему сильно привыкаешь? – осторожно поинтересовался подросток, подойдя поближе.
– С первого грамма, − поднял бровь я. – Послушайся моего совета: обязательно попробуй. Штырево высшего качества. И друзьям подскажи.
– Ну, раз уж незнакомец советует, − подросток почесал затылок и зашел в магазин.
Забыл
Мы решили позабавиться и сняли номер в отеле. Он располагался в старом доме; портье не без гордости рассказал, что, несмотря на многократные ремонты, перила здесь сохранились оригинальные – дубовые, лакированные. Они были сделаны сотню лет назад и чудом уцелели при пожаре. Портье вообще оказался на редкость словоохотливым парнем, настолько, что хотелось его заткнуть: заполняя документы, он трещал про богатую историю гостиницы. Сперва она была домом семьи какого-то богатого торгаша. После того, как пожар, начавшийся с кухни, сожрал все убранство дома и забрал жизнь пятерых людей и одной собаки, за особняком закрепилась мрачная репутация. Какое-то время он пустовал, затем стал школой, потом гостиницей, потом еще чем-то.
Но нам было все равно. Мы даже не взглянули на перила, поднимаясь в номер, и, едва закрыв дверь, стали целоваться. И когда поцелуи сменились долгими обнимашками, а обнимашки – раздевашками, он, бросив беглый взгляд в сторону, вдруг как-то странно напрягся.
– Что? – спросила я.
– Показалось, − как-то странно ответил он.
Мы попытались продолжить, но дело не клеилось. Легли спать, несколько разочарованные.
– Эх, − вздохнул кто-то громко, едва я задремала.
– Что такое? – возмутилась я вслух, взвившись спросонок. – Может, ты наконец объяснишь, что произошло?
Мой мужчина недоумевающе всхрапнул и обернулся: судя по всему, я его разбудила.
– Эх, − опять послышалось в комнате. Я повернула голову на звук и ахнула – под окном, в серебряном свете луны, стоял призрак.
– Смотри, − я лягнула мужчину под одеялом.
– Таки не показалось, − заметил тот.
Так мы и сидели: призрак горестно вздыхал, а мы на него смотрели, притом лично я − не без ужаса.
– Ты кто и что тебе надо? – наконец не выдержал мой любимый.
– Не помню, − печально проскрипело привидение.
– Как так не помнишь? Зачем пришел тогда? – спросила я.
– Затем и пришел, − снова вздохнул призрак. – Все хочу сделать что-то, да не могу вспомнить, что именно. Знал, пока живым был, да забыл.
– А сюда пришел зачем?
– Как – зачем? – удивился призрак. – Знаете, как умные люди говорят: если забыл что-то – вернись туда, где забыл. Вот я и пришел.
Мне стало жалко несчастного духа.
– И давно пытаешься вспомнить? – поинтересовалась я.
– Да уже целую вечность, − пожаловался тот. – Помню, важное что-то было, но что именно – не вспомню, хоть убей.
Мой мужчина был менее сострадательным.
– А обязательно было именно к нам приходить, а? – с досадой поинтересовался он. – То есть, из всех комнат ты выбрал именно эту и именно нам испортил ночь жаркой любви?
– Ой, да любитесь на здоровье, − махнул призрак своей прозрачной лапкой. – Чего я там не видел, сам ведь живым был, молодо да зелено. И разве же я мешаю? Я же как мышка тут сижу. Ну, вздохну время от времени, но я же тихонечко. Я вообще уходить уже собирался, мне надо… о боже! Чайник! Я забыл чайник с огня снять!..
Экскурсия
– Слышь, засранец малый, − это батя с работы пришел, − сюда иди, говорят тебе!
Я пулей вылетел в прихожую, где батя, зубоскаля, наградил меня сочной приветственной оплеухой. Мамка тоже лыбилась, вытирая мокрые руки о домашний халат.
– Да неужто в психушке переучет, что тебя выпустили? − прокомментировал папкино возвращение я, потирая затылок. Мамка аж ладошками прихлопнула.
– Ах, гляди, Колян, растет заморыш-то твой, весь в папку, стручок мелкий!
– Я те, сынка, бошку откручу, − батя потянулся, чтобы потрепать меня за волосы. − Тока знай, спидозный: выкабениваться будешь супротив папки – шкуру спущу. Усек?
– А то! – я даже разрешил папке ухватить меня за ворот рубашки и хитро вывернулся, использовав приемчик, который мне Васюня в школе показал. – Вот вырасту я, старый ты хрыч, и в землю тебя закопаю, усек?
Я обожаю наши семейные нежности. Учителя в школе часто вызывают мою мамку и говорят, что они с батей меня слишком балуют и мало бьют, но мамка им всегда говорит, что это не ихнее собачье дело и она им глаз на жопу натянет, если они еще раз заикнутся супротив ее милёнка и малого паскудника. Вообще наша семья типа культурная: мы не деремся всерьез, ну разве что от страсти папка мамке или мне порой фингал поставит. Иногда мои школьные кореши даже теленком нежным обзываются, но пес с ними, с этими голодранцами: они просто завидуют нашим семейным отношениям.