Как же хочется есть! Нина не помнила, когда ела последний раз. Зато помнила, что в буфете есть сдобные баранки, и галеты есть, а в холодильнике плавленые сырки, они с мамой съедят их с чаем.
– Сырки я выбросила, потому что давно лежат, ими отравиться можно, – невозмутимо ответила Натэла на Нинино возмущённое «Ты зачем сырки выбросила? Я тебя просила?» – А чай будем пить с пирогами. Я в кулинарии купила, с клубничным вареньем, твоим любимым.
Нина доедала уже третий кусок, когда дверь приоткрылась и в комнату заглянула смущённая Анна Феоктистовна. Нина чуть не подавилась пирогом. Вот же наглая баба. Зверюга. Что ей здесь надо?
– Наташ, я чего пришла-то… Может, ещё возьмёшь пирожка-то? Нам с Ваней хватит, я много напекла, два противня, куда нам столько? Зачерствеют, а чёрствые – кто ж их есть будет?
Анна Феоктистовна с трудом протиснулась в дверь с подносом, который она держала обеими руками. Накрытый льняной салфеткой, на подносе исходил сдобным сытным теплом пирог. Салфетку зверюга Зверева сняла, а пирог поставила на стол. Сквозь тестяную решётку рубиново краснела начинка. Так вот какие пироги пекут в кулинарии. Мама её обманула. Но до чего же вкусно! Зверевой – указать бы на дверь, а подносом запустить в спину. А мама её усадила за стол, – лениво думала Нина. А рука сама тянулась к пирогу.
Сколько дней она не ела? Ей нельзя сразу много. Рука не подчинилась, схватила нож и отрезала приличный кусок. Горячий конфитюр лениво потянулся за ножом вязкими нитями цвета… какого же цвета? Нина задумчиво надкусила четвёртый кусок пирога и сказала с набитым ртом:
– Пламенная маджента крайола.
– Глубокий кармин. И не спорь. Ты никогда не могла правильно определить цвет, – возразила Зверева сварливо, и Нина всё-таки подавилась пирогом. Но не от возмущения, а от смеха.
Она со страхом ждала, когда мама уедет. Но Натэла позвонила мужу и осталась в Москве. В Столешниковом переулке, в знаменитой на всю Москву кондитерской, заказала двухкилограммовый роскошный торт, которым они с Ниной угостили соседей (прописку полагалось «обмыть»). Купила в художественном салоне багетные рамки, и Нинины натюрморты и пейзажи, развешанные по стенам, сделали комнату неузнаваемой. На окна повесила новые занавески – сине-золотую, с перламутром, турецкую органзу, которую привезла из Тбилиси (в Марнеули органзу не достать, Натэла ездила за подарком в Тбилиси, куда привозили всё, и купить можно было всё, были бы деньги). Нина ожила, похорошела, в глазах засветилась радость, а на щёки вернулся румянец.
Через две недели Натэла уехала, до отказа забив холодильник сыром, маслом и Нининой любимой краковской полукопчёной колбасой. В морозилке едва поместилась порубленная на части баранья нога, купленная на рынке на последние деньги.
Нина легко попрощалась с матерью: она больше не боялась, что её выгонят из квартиры и ей придётся жить у Зинаиды Леонидовны (называть её бабушкой у Нины не поворачивался язык).
* * *
Жизнь на два дома изматывала. Натэла до сих пор не нашла работу, в семье работал один Тамаз, и дорога обходилась в копеечку. Тамаз понимал, что ей нелегко оторвать от себя дочь, которая, хоть и взрослая, не может жить без поддержки. Он сам предложил Натэле посылать Нине денежные переводы, немного, но зато каждый месяц. Ещё он помогал матери, которая после смерти мужа осталась одна. Ещё содержал сестру.
Натэла справедливо считала, что Софико сидела у брата на шее: не работала, не училась, одним словом, бездельничала. Она не знала, что Софико после окончания школы выдали замуж. Она родила мальчика, который умер от пневмонии, не прожив и года. Летом в комнатах было жарко, малыш плохо спал, постоянно капризничал, плакал. Софико нашла выход: укладывала его спать в коляске, а коляску выкатывала на балкон, и ребенок простудился на сквозняке. В смерти сына муж обвинил Софико: незаботливая.
После развода она два раза пыталась покончить с собой, травилась таблетками и резала себе вены. Тамаз сделал всё, чтобы его любимая сестрёнка снова захотела жить. С учёбой и работой врачи советовали подождать: у Софико констатировали нервное расстройство. Тамаз покупал сестрёнке дорогие красивые вещи, отправлял её на курорты и даже купил горные лыжи, на которых она каталась вполне уверенно (Тамаз оплатил индивидуальные занятия с инструктором) и два раза в год, в ноябре и апреле, отдыхала на горнолыжной базе в Гудаури, лихо скатываясь со склонов.