* * *
Через десять лет после их «помолвки» Витька ушёл в армию. Барониным приходили от него письма со штемпелем войсковой части, которые Раиса торжественно зачитывала на кухне, при всех. В каждом письме Витька передавал Нине привет, но ей не писал, прислал только две открытки в первый год службы. От Раисы Петровны Нина знала, что Витька служил где-то на севере, а отслужив, женился и остался в Мурманске. Дядя Митя с тётей Раей были у него на свадьбе, Нина приглашения не получила, но упрямо продолжала ждать, хотя ждать было нечего. Приедет же он когда-нибудь, навестить родителей. Они увидятся – и всё выяснится, думала Нина. А что женился, так со всеми бывает, все ошибаются. Окрутила москвича пронырливая девочка из местных, думала – в столице будет жить. А Витька возьми да останься в Мурманске. «Ничего, это ненадолго, – думала Нина. – Я подожду. Вот приедет, увидимся и тогда…»
Они увиделись через два года: Митяю… ох, простите, Дмитрию Викторовичу стукнуло пятьдесят, и не приехать на юбилей Витька просто не мог. Его жена осталась дома, «уа-уа» – пояснил Витька, смешно изобразив укачиваемого на руках младенца, и у Нины рухнуло сердце и покатилось вниз, больно цепляясь за какие-то бугорки и выщербины.
На юбилей Баронины позвали соседей. Нина сидела рядом с Витькой, подле неё примостилась пани Злочевская, тётя Рая с четой Зверевых разместились напротив, юбиляр – во главе стола. Витька поцеловал Нину в щёку и вёл себя так, словно они всё ещё были детьми: дурачился, подмигивал, шутил и рассказывал небылицы о своей службе в армии. Нина ему не верила, а родители верили, горделиво поглядывали на соседей: вот какого сына вырастили, всем нос утрёт, сто очков вперёд даст.
Польщённый общим вниманием, Витька городил огород, как сказала бы Нинина бабушка, если бы была жива. Затаив дыхание, Витькины родители слушали, как их сын проходил учения «в условиях, приближённых к боевым». Условия – обширный лесной массив с речкой, в которой не возбранялось купаться, но при этом запросто можно было попасть в плен (разведка противника не дремала), поэтому Витька купаться не стал. На опушке леса стоял замаскированный под куст «пункт наблюдения» – сплетённый из веток шалаш. Оставив в шалаше обмундирование (лето, теплынь, ногам жарко в сапогах, гимнастёрка плотная… Да и не стащит никто, никто ж не знает!) и не обращая внимания на свист учебных мин и разрывы учебных снарядов (резиновые шарики с несмываемой краской, снисходительно объяснил Витька перепуганным Зверевым), он добрых два часа ползал по опушке леса на животе (чтобы не обнаружил противник), поедая землянику, росшую здесь в изобилии. Наевшись, прилёг отдохнуть в шалаше и нечаянно уснул. И благополучно проспал все учения. И ему объявили благодарность, за то что он в критической ситуации не покинул вверенный ему боевой пост, а он так и не понял, что там случилось: спал ведь.
Витька скроил комичную рожу, изображая, как он спал – в условиях, приближённых к боевым. Витькины родители смотрели на соседей с гордостью, все смеялись, и удивлялись, и восхищённо хлопали себя по коленям, и даже старуха Злочевская соизволила улыбнуться и в знак одобрения наклонила гладко прилизанную головку с торчащими острыми ушками – ни дать ни взять, крыса! Нина с Витькой переглянулись и дружно прыснули. Врёт, поняла Нина. Он всё врёт.
– А что же Галочка не приехала? – громко, на весь стол спросила тётя Рая, словно забыла, что об этом уже было сказано, хотела услышать ещё раз, и чтобы остальные тоже услышали.
– Галя дома сидит, мать её не пустила со мной, для ребёнка вредно, говорит. Ребёнка она ждёт, вторая попытка, так сказать,– простодушно ответил Витька.
Раиса Петровна, сидевшая по другую сторону стола, ненатурально кашлянула и сделала сыну страшные глаза. Витька её не понял и продолжил, довольный всеобщим вниманием:
– С первым-то у неё облом случился, выкидыш то есть. Теперь мать с неё глаз не спускает, по квартире за ручку водит, а гулять ей на балконе только можно. Ничего, родит, куда денется. Двум смертям не бывать, как говорится, – «оптимистично» заключил Витька.
За столом воцарилось молчание.
– Галя это твоя жена? Ты её любишь? – спросила Нина чужим голосом, и все, как по команде, на неё уставились. Нине стало неловко, как в условиях, приближённых к боевым. Скомкав в руке салфетку и пробормотав что-то похожее на «я сейчас», Нина выбралась из-за стола и пошла по коридору, не понимая, куда и зачем идёт. С бьющимся сердцем стояла в ванной, прижимая к лицу холодную влажную ткань и лихорадочно соображая, вернуться ей или уйти. Обещать не значит жениться, детство осталось в детстве, а то что она сейчас делает, может быть истолковано против неё… Надо вернуться, как ни в чем не бывало сесть за стол и сделать вид, что ей хорошо.