– Ты и люстру оставила? – вслед за Таней Нина задрала голову, разглядывая – в который раз! – старинную люстру с шестью плафонами в виде цветов лотоса.
– Плафоны поменяла? У Изольды серые были, а у тебя бирюзовые.
– Я не меняла, просто отмыла, – призналась Нина.
– А-аа, «Мистер Пропер отмоет до блеска»? В рекламе показывали, я и сама хотела купить… Смотри, ободки золотые, а раньше тёмные были. Нет, теперь уж точно «Мистера Пропера» куплю!
– Я не покупала, я с мылом мыла…– зачем-то призналась Нина, которая ни с кем не была откровенна и никому не раскрывала своих секретов.– Два часа оттирала, сначала в мыльном растворе, потом в уксусном, – улыбнулась Нина.
– А зеркало зачем оставила? В нём стекло мутное. Изольда говорит… говорила, там амальгама стёрлась. Говорила, оно венецианское. А что в нём проку, если отражение расплывчатое?
Нина знала, что амальгама это сплав ртути и олова, покрывающий обратную сторону зеркала. При растворении в ртути олова происходит распад частиц металла до атомарного состояния, что кардинально меняет его химические свойства. Современные зеркала изготавливают посредством серебрения, а это, похоже, и вправду венецианское. Раритет. А что стекло мутное, так это поправимо. Нужна обёрточная фольга от шоколадок, такой вот фокус. Рассказывать о «фокусе» она не стала.
Нине вдруг показалось, что по стеклу стелется дымка. Она уставилась на зеркало, в котором дрожал и переливался через оправу прозрачный туман. Таня что-то говорила, но слова доходили до сознания глухо, как сквозь стену. Нина с усилием отвела от зеркала глаза, прогоняя морок, и услышала:
– А стенка-то тонкая, я чашку взяла и слушала, о чём они говорили…
– Кто они?
– Да говорю же, Изольда – с этой, в красном.
– С кем?
– Да откуда я знаю, с кем! Я раз только видела, в зеркале платье красное, а Изольда красное не носит. Я в комнату вошла – и всё исчезло, а Изольда разозлилась, что я без приглашения пришла.
– Ну и…
– Ну и выставила меня, ещё и лекцию прочитала, о недопустимом поведении. Мол, у неё гости, а я влетела как ведьма на метле. Сама она ведьма. И та, в зеркале. Изольда с ней каждый вечер беседовала, рассказывала, как квартиру отобрали у неё и пенсию дали кухаркину, только на хлеб хватает. О муже своём рассказывала, который умер. Он давно умер, лет тридцать назад, а она о нём как о живом, про измены его вспоминала да про любовниц. Кляла на чём свет стоит, – рассказывала Таня.
Нина не совсем понимала, с кем разговаривала старуха с красивым как цветок именем и кто была её гостья. И была ли она вообще? Может, старуха сошла с ума от преклонного возраста и разговаривала сама с собой, а собеседница ей примерещилась? Таня её не видела, подслушивала через стенку, а подслушивать нехорошо.
– А ты зачем к ней ходила каждый вечер?
– Не каждый. Так, забегала иногда, не надо ли чего. Сигареты ей покупала и печенье к чаю, она овсяное любит… любила. В чай макает и ест, единственное удовольствие – печенье да карты. Как ни зайду к ней, она за столом сидит, пасьянсы раскладывает.
– А соцработник? – перебила её Нина. – Ей же девяносто, ей из собеса должны продукты носить и вообще…
– Да была у неё соцработница, и медсестра патронажная приходила.
– А ты-то зачем приходила?
– Как ты не понимаешь! Она одна, ни внуков, ни правнуков, ей даже поговорить не с кем, вот и придумала себе ту, из зеркала… («Или не придумала, на самом деле видела…»). Медсестра раз в неделю давление померяет и уйдёт, соцработница продукты принесёт и убежит, у неё на обслуживании двадцать человек, всем купи да принеси, не до разговоров. Вот я и забегала к ней. Чай пили, она мне много всего рассказывала, как в Смольном училась, в институте благородных девиц, ты не представляешь… А после того случая вытолкала в шею, и не приходи, говорит, больше.
– И вздумала я проверить, кто к ней ходит по вечерам и с чего она так взбеленилась. Прикинь, на работе только и разговоров о новом телесериале, одна я не в курсе. Как вечер, так у стены с чашкой дежурю…
– А с чашкой зачем? Чай, что ли, пила?
– Да слушала я через чашку! К стенке приставлю, к уху донышком, и как по телефону, каждое слово слышно. Изольда Авенировна говорит, говорит, а потом замолкает, будто слушает кого. А ничего не слышно! – громким шёпотом закончила Таня.
– Ну, и?..
– Как-то вечером… – Таня зачем-то оглянулась и зябко поёжилась, хотя в квартире было тепло. – Сколько я ни слушала, за стенкой тишина, будто нет никого. Ни шороха, ни звука. А у меня ключи были, Изольда дала, на всякий случай. Я дверь её открыла, смотрю, на кресле, на подлокотнике, чашка с чаем, не остыл ещё. В пепельнице сигарета дымится. Шаль на пол брошена. А Изольды нет. Так и пропала.