– Как люди обгорают? Обнакновенно, значится. Машина загорелась, а она дверцу открыть не смогла, смяло дверцу-то об столб. Спасли её, вытащили. А толку? На пятый день умерла, а следом и мать. Сердце не выдержало.
– А отец? А брат? У неё же брат был.
–А брат ещё раньше умер. Пили они с женой-то, все деньги на водку уходили. Пили, скандалили, девчонок колотили, ежли под руку попадут. Они на лестницу убегали от них. Соседи подкармливали кто чем. Генька-то… Геннадий Андреевич давно с ними не жил, к матери своей перебрался. В сыновние дела не вмешивался и внучек не любил. А пьянчуги энти достукались, палёную водку купили гдей-то и отравились оба. Врачи-то приехали, они не дышали уже.
– А девочки… как же?
– С дедом остались. Он как приехал, ремонт затеял, весь подъезд стоном стонал, ходуном ходил. А девчонки болели без конца. Прабабка-то жалела их, кормила, одевала, а они все болячки на себя цепляли, и слабенькие обе, аж прозрачные. Она и смекнула: всё дело в квартире. Четыре смерти в ней случились, теперича она пятую ждёт, соки из детей тянет. Ну, они девчонок в охапку – и с квартиры съехали. У прабабки так и живут. А платят исправно. Геннадий ответственный квартиросъёмщик, девчонки здесь прописаны, всё, значится, по закону.
Домой Нина вернулась на негнущихся ногах, заперла входную дверь на два замка и улеглась спать, накрывшись одеялом с головой.
Утром проблема решилась сама собой: Дверь Таниной квартиры была опечатана. Как она вчера не разглядела? Тряслась весь вечер под одеялом и боялась. Управдом наболтал ей спьяну невесть что, и пахло от него отнюдь не кофе, а перегаром. А Таня натворила что-то, недаром глаза отводила, в лицо не смотрела никогда, всегда за плечом стояла… И теперь прячется у кого-то, а дверь в квартиру опечатала милиция. Давно, две недели назад. Как она раньше не обратила снимания на тоненькую полоску бумаги?.. Нина с облегчением вздохнула. Сказать честно, ей надоела эта прилипчивая Таня с её гаданиями. Гадала бы самой себе, так нет же, её интересовала только Нинина судьба.
Как выяснилось, Нинина судьба интересовала не только Таню: заведующая филиалом предложила ей написать заявление на отпуск:
– Что-то ты в последнее время как в воду опущенная. Ступай-ка ты, милочка, в отпуск. Нам на филиал путёвку выделили, по Золотому Кольцу (прим.: старинные русские города), с проживанием в гостиницах. Никто ехать не хочет. Бери! За полцены, остальное профком оплатит. Бери, езжай, и чтобы через две недели вернулась весёлая и счастливая.
Октябрь выдался холодным и дождливым, кто же захочет в отпуск в такую погоду? Кто же поедет по Золотому кольцу? Из автобуса не высунешься, а на экскурсии будешь мечтать о гостинице с унылыми стенами и длинными коридорами, но там хоть не льёт…
Нина на путёвку согласилась. Вернётся из отпуска и перейдёт в другой филиал. Хватит с неё Наталии Михайловны.
21. Отдельная жизнь
Отдельная квартира, с её отдельной жизнью, имела не только плюсы, но и минусы: Хотелось поговорить, посоветоваться, но было не с кем. Написать маме? Она вообразит невесть что, примчится из Марнеули, самолёт туда и обратно стоит денег, а у неё свекровь больная и дом ремонтируют, строят террасу на втором этаже. Наверное, с неё красивый вид на горы. Поделиться с кем-то на работе, чтобы потом обсуждали всей сменой? Никогда! Этого не будет никогда.
Впрочем, подружка у неё была, тоже Таня и тоже с причудами. Рассказывала о яхтклубе, в котором надо работать, надо что-то делать, иначе летом о яхте можешь не мечтать, тебя не возьмут. А Таню возьмут, тем летом не взяли, а будущим она поедет непременно, потому что шьёт паруса (у Тани получалось «пуруса»). Всю зиму строчит на машинке, иглы ломаются, покупать не успевает.
Нина представила тяжёлые паруса, которые не умещались на столе, да и в комнате не умещались, лежали на полу тяжёлыми складками. А ведь их надо выкроить, соединить детали кроя, пристрочить, отгладить… Интересно, она их выгладит или так, мятые в клуб повезёт? Интересно, как она их дотащит. Возьмут её в путешествие на яхте или нет, ещё вопрос, а швею уже нашли, бесплатную. Ушлые ребята. Нину яхты не привлекали. Нет, покататься она бы не отказалась, но шить всю зиму паруса… Нет, и ещё раз – нет.
Переделав домашние дела, Нина выключала люстру: Изольда не любила яркий свет, предпочитая беседовать при свечах. Собственно, никакой Изольды не было, Нина в такое не верила и понимала, что ей просто кажется, просто – свечи искажали отражение. И говорить зеркало, конечно же, не могло. Разговор был мысленный… или всё-таки реальный?
Изольде она рассказывала обо всём. О поездке по Золотому Кольцу, в которой она простудилась в первый же день, на экскурсиях шмыгала носом, чихала и кашляла, к неудовольствию экскурсовода. О бабушке и маме. О соседях по коммуналке, которые помнились, не забывались. О девчатах из Нининой смены, которым нельзя ничего говорить: скажи курице, а она всей улице. Изольда её не прерывала, слушала молча. Воспоминания были не всегда приятными, но возвращали прошлое, в котором бабушка была жива, а Нина была маленькой девочкой, у которой всё ещё впереди.