А бабушка твоя светловолосая была, волосы басмой красила. Обманывала всех. Кровь-то мешаная в ней. И мать твоя…
Нина не стала слушать дальше, запустила в зеркало вязальными спицами (больше ничего не подвернулось под руку), но звука удара не услышала. Спицы вошли в зеркальную гладь, исчезли в серебряной пустоте, которая втянула их в себя и не отдала обратно. По зеркалу пробежала чёрная волна, выплеснулась на пол, покатилась к ногам. Нина закричала и проснулась.
Эк её колбасит. Прямо сны Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?», до тошноты надоевшего в школе. Может, ей купить в аптеке какие-нибудь таблетки, чтобы спать «без разговоров»?
– А Юру Макарова помнишь? – не унималось зеркало. – ты ему нравилась, из всех девчонок во дворе одну тебя в пару выбирал, во всех играх. А дружок его, Серёжа, на дне рождения глаз с тебя не сводил, а ты ему даже телефон не дала. Хороший парень, как и Юрка твой.
– Он не мой.
– Твой. Тебе ли не знать, – упорствовало зеркало. И поскольку Нина молчала, мстительно продолжило:
– Мишка Зайцев, друг Максима, – помнишь, как погиб? Максим его подставил, начальство уговорил Мишку в тот двор на дежурство послать. А Мишку уговорил в штатское переодеться. За девку мстил, девку у него Мишка увёл.
– Но он же не хотел! Не думал, что Мишку убьют.
– Не думал? Не знаю… А мог бы подумать. Знаешь, как Мишка умирал? Мучился долго. Знаешь, как жена по нему убивалась?
– Замолчи! Ты лжёшь! Максим не такой! – Нина с ненавистью уставилась в зеркало, но никого там не увидела, только серебряное стекло. Стекло казалось матовым. Не отражало.
– Максим тебя любил. Сильно любил, по-настоящему. А ты его любила? Ты любить-то умеешь?
– Я его боялась, он же… Он такой…
– Да нормальный он мужик. И про бабушек твоих – это он для красного словца, перед тобой хорохорился, защитить тебя хотел, чтобы не боялась их. Ничего бы он не сделал… такого. Комнату заняли бы, бабки твои присмирели бы, и Киря бы заткнулся. Он Светку свою слушал, а Светка умная, ей конфликты не нужны, ей Москва нужна. Жили бы в любви-согласии, деток бы растили. Дура ты. Хорошего парня от себя оттолкнула, прогнала. Он тебя долго помнил… и любил долго.
– Почему в прошедшем времени? Сейчас не помнит, что ли? – не выдержала Нина.
– Потому что время не вернёшь.
Нина ждала продолжения, но зеркало затянуло серебряной пылью, а оправа стала чёрной. Надо взять тряпку и протереть, может, тогда… Рука потянулась за тряпкой и наткнулась на стену. Так это был сон?
Промучившись до вечера, поехала в отделение милиции – то самое, в котором одиннадцать лет назад получала паспорт и познакомилась с Максимом, до полусмерти напугавшим бабу Зину. Нина хотела улыбнуться и не смогла. Зачем вообще она туда едет? С Максимом они не виделись девять лет. Что она ему скажет? И что он ответит?
– Максим Багиров? Он у нас не работает. Уже год. А вы ему кто? – молоденький лейтенант отчего-то смутился, отвернулся от Нины, крикнул в коридор: – Саш, тут девушка. Багирова спрашивает… Нет, не его девушка, другая.
У Нины упало сердце. Хотя куда ему падать, у Максима давно уже другая девушка, странно, что не жена. Может, он женился и развёлся? Невидимый Саша так и не появился, ответил из коридора странным, сдавленным голосом:
– Ты зачем в скворешнике сидишь? Вот и объясняйся, привыкай. Здесь не то ещё увидишь (прим.: скворешник обиходное название пропускного пункта внутри здания милиции).
Нина завертела головой, но скворечника нигде не обнаружила, да и зачем его вешать – в помещении? Лейтенантик заметил, как она оглядывается, хрюкнул, откашлялся, принял серьёзный вид и начал издалека.
– Я тут полтора года, Багирова не знал почти… Может, вам с кем другим поговорить?
– Мне не надо ни с кем говорить, я хочу узнать, где он. Куда перевёлся? Вы можете мне помочь? Нет? Тогда подскажите, где у вас отдел кадров.
– Он… никуда не перешёл. – Лейтенант перевёл дух и бухнул: – Убили его. Год назад.
Нина открыла глаза Она что, опять спит? Какой страшный сон, и ночь страшная, когда же она закончится… Нина потянула на себя одеяло. Одеяло было чужим, и пахло почему-то табаком. Вместо обоев – крашеные масляной краской голые стены, вместо кровати медицинская кушетка, вместо паркета линолеум.
Память стремительно возвращалась, пыталась защитить от главного, жалостливо подсовывая ненужные подробности: стены в комнате зелёные, оттенка «серый мох», линолеум цвета «серый базальт», под самым потолком лампа в грязном пыльном плафоне, вымыть, наверное, некому. А Максима Багирова больше нет.