Пока дознаватель тыкал пальцем в клавиатуру, я, даже немного прейдя в себя, похвалил полицию за оперативность. Но следователь сказал, что это не так и что сейчас ещё хуже, чем раньше, и что мне просто повезло. И добавил, что будь у него выбор, то он бы ушёл на прежний оклад, в прежнею милицию.
На древней, разбитой в хлам служебной Ниве заехали к участковому, забрали ключи от квартиры под расписку и поехали по адресу. То, что я увидел в квартире, никак с Антоном связано не было. Это был тихий ужас. На кухне и в зале ели под себя и не убирали недели две, это точно. Диван был раздавлен в том месте, на котором жил Антон. Прежних вещей не было. Какие-то тряпки, то там, то тут. По комнате разбросаны мелкого достоинства металлические деньги. На тумбочке несколько мятых бумажек по пятьдесят рублей. На балконе бумажные коробки кучей и разбитый компьютер. Если бы я увидел гору пустых бутылок из-под водки или какие-то шприцы, то мог бы сказать, ах вот оно что! Но ничего этого не было. Напротив, в холодильнике молоко, йогурты. Я обратил внимание на это Артёма Николаевича и услышал в ответ, что в наше время всё по-другому. Сама квартира, в принципе, кроме дивана, была целая и даже относительно чистая. Всё работало, телевизор, холодильник, печь и было всё целое. Пока я осматривал квартиру, Артём Николаевич нашёл паспорт, карту ВТБ и собрался уходить. Посоветовал мне при этом ненужное мне выкинуть или куда-нибудь сложить. Я призвал его к логике, мол, завтра найдутся родственники и скажут, что здесь, в тряпках лежал миллион, где он. Порешили на том, что он попытается найти этого неуловимого дядю и скажет мне, что делать дальше. Но если не найдёт, мне придется ехать в морг.
На следующий день, после обеда, через моего уже знакомого дежурного, я нашёл-таки Артёма Николаевича. Он в это время составлял бумаги с дядей. Я уже был доволен, что в морг ехать не придётся и что дядя сейчас подъедет за вещами. Мы с супругой подъехали в назначенный час к дому. Подъехал и дядя с молодым человеком на прадике. Поднялись в квартиру. Завязался разговор. Из него я понял, что племянник ни одного дня не работал, успел продать три квартиры, а родители его умерли уже давно и, что дядю он не слушался. Между тем дядя похвастался, что ему уже пятьдесят два года, а у него дочь десятилетняя и что он, в отличии от племянника, всю жизнь работал и продолжает активную жизнь. Забирать дядя ничего не хотел, но поглядывая на молодого товарища вынужден был складывать в коробки барахло.
Уехали. Я выдохнул. Да, придётся ремонтировать диван, наводить порядок, мыть, чистить. Дай Бог здоровья моей супруге. Это потеря времени, сил и денег. Но это ни что, по сравнению с тем, что произошло. Был парень и нет его. Похоже, при жизни он никому не был нужен, так и после смерти никому не нужен. Меня смертями не удивишь, но это уж больно нелепая смерть, не понятная и не правильная, не справедливая.
Ремонт дивана мы заказали. Супруга занялась уборкой квартиры. Придя вечером домой, принесла тетрадку ученическую и какие-то бумажки перетянутые резинкой. На балконе в углу, в пустой коробке нашла. Отдаёт мне и плачет. Сказала, что начала читать и поняла, что это предсмертная записка матери Антону, как бы завещание.
Прошёл уже месяц с его кончины, а я ещё не читал этих листков. Вон они на тумбочке, в шкатулке лежат. С годами я стал чёрствым и ранимым одновременно. Мне даже представить трудно, что не возрастной ещё человек сидит и пишет последние слова сыну, зная, что отца уже нет и сама умирает. Если бы она знала, что с ним произойдёт. Нет, слава Богу, что не знала. Отдать эти бумаги дяде? Не знаю. Не уверен. Да, что там, уверен, выбросит. Вот я и подумал, что напишу этот рассказ о моём квартиранте Антоне. И память о нём останется навечно, если я его выложу в интернет. Завещание пока читать не готов, боюсь, сердце начинает щемить, я всё представляю воочию. Но прочитаю и продолжу рассказ, обещаю.
Прочитал. Думал, как всё это передать и ничего лучше не нашёл, чем просто переписать текст. Ведь из того, что написано ничего не отнимешь и не прибавишь. А то, что это сугубо личные бумаги, так что же, нет никого. А в них вся жизнь. Она не должна быть напрасной! Текст записок от времени выцвел, чернила повредились от воды. Но всё прочитал и пишу. Что-то заставляет меня это делать, а я и не сопротивляюсь. Три письма и собственно напутствие.
«Здравствуй, наш папочка! Солнышко, сынуля твой родился двадцать пятого апреля в тринадцать ноль ноль, вес три девятьсот, рост пятьдесят четыре сантиметра. А папке и не икнулось, да? Спасибо за всё. Состояние, сказали, нормальное, похудеем до трёх семисот двадцати (это сначала всегда так). Сердце и лёгкие работают хорошо. Только только родился, а крик такой поднял, что хоть уши затыкай. Пока только быстро устает при кормлении, поэтому мне не приносят. Может сегодня вечером принесут, а если нет, то завтра утром. Так что толком я еще не видела его, но что нос папин – от этого уж никуда не денешься. Так что, Андрюша, твой сон вещий. Меня капитально заштопали, стоять не могу, сидеть вообще нельзя, есть стоя, все стоя, кормить придётся лежа. Так что, держись, крепись папка. Без тебя нигде не получается. Андрюша, надо яблок купить, почистить орешков (как раньше делал). Да, ещё варёной свеклы. Ну и все пока, есть не хочется. Да, я попросила папку, чтобы нашел чай в пакетиках, так что не сердись, если он там немного перевернул.