***
Пробуждение было странным. Нестерпимая жажда, ломота в мышцах, головная боль. Я боялся открыть глаза, думая, что растерзан на кусочки. Но с каждой минутой неприятные ощущения, как и воспоминания о сне, стремительно покидали меня. Почувствовав в руке железную кругляшку, открыл глаза.
Разжав ладонь, я обнаружил значок. На фоне красной звезды крест-накрест помещались пропеллер и винтовка. Слева молот, а внизу – противогаз. Из звезды торчало вверх знамя с надписью «СССР». Внизу значка была надпись «ОСОАВИАХИМ». Из рассказов Гайдара помнил, что так называлось общество, где молодежь училась военному ремеслу и клеила модели самолетов. Заставил себя подняться и бросился к столу. Схватив тетрадь, быстро записал все, что смог восстановить в памяти. Снова накатила жажда. Открыл холодильник. Сегодня он предложил мне трехлитровую банку сока. Советского, яблочно-виноградного. Я безумно любил такой в детстве. Пил прямо из банки, капая сладким и липким напитком на грудь.
В кухню пришлепала сонная Кема. Без одежды. У девушек есть странная особенность. Если вы хоть раз видели их обнаженными, они уже не будут стесняться вашего присутствия. Никогда. Во всяком случае, пока у них не появится другой.
– Доброе утро, давно встал?
– Я? Нет, минут десять назад.
– Ты в штанах спал? Мятые какие.
Штаны действительно были словно пожеваны коровой. Кема подошла ко мне, нежно поцеловала в щеку. Мы как-то незаметно перетекли в душ. После душа долго нежились в кровати.
– И почему мы раньше этого не делали?
– Не знаю. Вся эта ситуация, скорее всего, притупила чувства.
– Может, это и к лучшему?
– О чем ты?
– Ничего. Отодвинься, ты на мои трусики лег.
Я перевернулся на живот. Кема оделась и ушла готовить завтрак. Или уже обед. Я размышлял над просьбой Люсеньки. Костик. Мальчишка со значком ОСОАВИАХИМа. Интересно, где мне его искать? Он тут, в квартире? А может быть, этот мальчишка – я? Ведь значок теперь у меня. И меня тоже нужно спасать. Но как? Опять встретиться с этими чудовищами? Меньше всего мне хотелось снова попасть на дьявольский поезд. Даже вспоминать было тошно.
Кема позвала есть. Она приготовила чудесную яичницу с помидорами, болгарским перцем и кусочками сала. Я ел и не мог остановиться. Она сидела напротив и, улыбаясь, глядела мне в глаза. В ее взгляде плясали хитрые чертики. Такой озорной, веселой, немного сумасшедшей она мне нравилась еще больше. Я с трудом верил, что только недавно она хотела покончить жизнь самоубийством.
Целый день мы провели вместе: болтали, смотрели романтические комедии, целовались, говорили обо всем на свете. Друг в друге мы нашли какую-то отдушину. Истосковавшись по ласке, нежности, теплу, мы с лихвой восполняли упущенное. И были почти счастливы. Вспоминали наших родных и близких. Мы давно уже свыклись с мыслью, что никогда их больше не увидим. Надежд не питали, но скучали и делились друг с другом светлой грустью. После ужина снова приняли ванну и под монотонные шутки очередной бестолковой комедии занялись тем, чего мы были лишены все это время. А потом Кема попросила меня рассказать ей что-нибудь доброе и негрустное. И я поймал себя на мысли, что в моей памяти почти не осталось доброго и негрустного. Она мирно уснула под мою историю из детства про аквариум в стоматологии. А я долго пялился в потолок.
За окном – глубокий полдень. А может быть, ранний вечер. Недостаточно светло, чтобы задернуть шторы от солнца. Но и совсем не темно для сна. Такое состояние можно терпеть час или два. Но не весь день. Все время клонит ко сну. А вот заснуть не получается.
Я подошел к книжной полке и взял томик. Кажется, это был Фейхтвангер, «Лисы в винограднике». На первой же странице я задремал. А проснулся от постукивания. Я открыл глаза. Передо мной на швейной машинке, служившей стулом, забором и невесть еще чем, сидел мальчишка лет десяти. Болоньевые штаны, темно-синяя в клетку рубаха. Грязные подтяжки, некогда белые, размочаленные и потертые. Карие глаза, непослушные волосы. Лицо смуглое, покрытое веснушками. В руках – мой значок ОСОАВИАХИМа. Пацан стучал тяжелым значком по полированной поверхности и смотрел на меня. Болтая ногой, он все время бил каблуком по машинке. Увидев, что я открыл глаза, он не испугался, а лишь дерзко цыкнул сквозь передние зубы. Взгляд наглый, уверенный, но в уголках глаз прячется тревога. Я шепотом спросил: