– Ты Костик?
– Ну, а если так?
– Тише… не ори. Пошли, поговорим.
Костик резко спрыгнул с машинки, блатной походкой направился к выходу. Не знаю почему, но ему очень хотелось произвести на меня впечатление. На кухне он потянулся к моей пачке сигарет. Я рявкнул на него:
– Руки убрал, щегол!
Мальчишка оторопел. Робко улыбнувшись, он сказал:
– Так ведь не курю я, дядька. Так, попробовать хотел.
Вспомнив свои скудные знания блатного жаргона, я решил разговаривать с Костиком на его языке.
– Ничего, пацан. Какие твои годы? Вырастешь, еще не одну пачку…
Он грустно посмотрел на свои ботинки.
– Так ведь не вырасту же.
Я не знал, что ответить. Понимал, что говорит он чистую правду.
– Костян, не робей. Ты мужик, я мужик. А возраст – это так, цифры.
– Че, правда, что ли?
– Ну, а то. Мужика-то сразу видно.
Думаю, Костику это польстило. А может, он просто притворялся. Во всяком случае, глаза он поднял и снова посмотрел на меня.
– Люся просила тебе помочь, – сказал я.
– Люська? Вот молодец. Тиканула отсюда. Повезло ей.
– А ты чего такой кислый? Плохо, что тиканула?
– Нет, не плохо. Пусть хоть кому-то повезет…
– Костян. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты мне свою историю, я тебе – свою, идет?
– Да нечего рассказывать.
Поняв, что иногда лучше уступить, я поведал ему вкратце про нас с Кемой. Упомянул и про страшную комнату. Про Люсю рассказал лишь в общих чертах. Не хотел травмировать мальчишку. Напомнил про то, что мы тут торчим уже чертову пропасть времени. И про то, что не знаем, что нам делать. В конце выложил историю про страшный паровоз. Костик морщился, отворачивался, удивлялся, но слушал внимательно. Когда я закончил, он спросил:
– Дядька, я не понял, так ты это, не того?
– Чего – не того?
– Ну, тебя не будили они?
– Кто они, Костик?
– Ну, мамаша и эта?
– Кто эта?
– Тихо, ти-и-ихо. А то снова придут, и кончится наша беседа. Я еле спрятался, когда вчера Люсенька сбежала и они тебя поймали…
– Костик, дружище, ты меня вконец запутал. Я тебе рассказал, все как было. Другой правды у меня нет. Давай-ка ты теперь?
– Да что давать-то? Сложно все. Не объяснить двумя словами.
– Я не тороплюсь.
– Я! Я тороплюсь. Ты это понимаешь? Ты только раз прокатился на этом чертовом поезде, а я уже семь раз так катался. А Люська – десять. А Валерка – тот вообще…
– Костик. Успокойся. Я обещаю, что помогу тебе. Ты только скажи, что делать?
В это время снова заиграла мерзкая песенка про паровозик. Костик замер, его глаза стали, как два стеклянных шарика. Он пытался взять меня за руку, но у него ничего не получалось. Костик исчез. Я схватил фонарик и бросился на звук. Музыка играла где-то за внешней стеной. Схватив лом, начал долбить стенку. Я не пробил и половины, как музыка внезапно стихла и противный вой в другом месте квартиры заставил меня бросить работу. С ломом наперевес я ринулся на звук, но ничего не нашел, кроме значка ОСОАВИАХИМа.
Я поднял его, обошел всю квартиру, но Костика нигде не было. После долгих метаний я вернулся к Кеме. Значок положил под подушку, долго ворочался, но все же заснул. Всю ночь Кема крепко прижималась ко мне. Ноги были ледяными, словно металл на морозе. Не хватало еще, чтобы она заболела.
***
Я проснулся раньше Кемы. Было очень холодно. Впервые за все время пребывания в этом мире. Лил ли за окном дождь, сыпал ли снег, в квартире всегда была одинаковая температура. И лишь проходя мимо окон можно было почувствовать что-то. А теперь холод просто пронизывал нас до костей. Пришлось одеться потеплее. Кема проснулась, но вставать не торопилась. Я ушел на кухню ставить чайник. Комнаты снова передвинулись. Странно. Мы не нарушали привычный порядок. Я специально сверил записи. Не было никакой логики. Мои наблюдения теряли смысл.