Я тер брелок, клал его под подушку, шептал какие-то слова, вызывая Валерку. Но все было напрасно. Валера появлялся, когда хотел, исчезал совершенно внезапно. Иногда мне удавалось побеседовать с ним, иногда он просто смеялся, подловив меня в нужнике. Никакого контакта с этим несчастным подростком у меня не получалось. При Кеме он никогда не показывался. Как и те двое.
Валера казался полным идиотом. К сожалению, это слово было не оскорблением. В найденном мной медицинском справочнике оно лишь означало крайнюю степень олигофрении. Но я помнил его пронзительный, осмысленный взгляд. Как вернуть его в то состояние? Я не знал, как помочь. И не понимал, хочет ли он этого. Как он расскажет мне, где свистулька? Как откроет портал? Костик говорил, для этого нужно очень постараться. Вспомнить ярко, подробно. Требовать этого от Валеры, забывающего через минуту того, с кем он говорил, было наивно и глупо.
Мы сделали все возможное. Надеяться больше было не на что.
***
Безысходность погрузила меня в апатию. Когда ничего нельзя решить, то нет смысла и бороться. Не осталось никакого смысла. Я все чаще подумывал о том, чтобы вскрыть вены либо влезть в петлю. Казалось, сама искра жизни оставила меня. Но моя нежная, верная Кема – единственная, ради кого я все еще влачил это жалкое существование, была поддержкой и опорой. Она делала все, чтобы хоть как-то отвлечь меня от глупых мыслей. Я же не ценил этого отношения. Хамил, часто дерзил. Мы стали ссориться. Однажды Кема надела платье, которое смогла найти и ушить под себя, сделала прическу, накрасилась. Брызнулась духами из пробника, который берегла «на самый крайний случай», и во всем великолепии зашла в нашу комнату. Я валялся на диване, грязный, небритый, даже не заметивший ее усилий.
– Милый, я вижу, как тебе тяжело. Я понимаю, что наша борьба бесполезна. Я читала твои записи. Ты спас две несчастные души. Третья обречена, как и мы. Я предлагаю включить газ, наполнить им всю квартиру и подорвать ее к чертовой матери со всеми ее обитателями: живыми и мертвыми.
Я посмотрел на нее затуманенным взором. Точно помню, что меня совсем не удивило то, что Кема наконец поверила либо захотела поверить в иных обитателей квартиры. Предложение имело смысл. Нам удалось вызволить двоих, но сами мы застряли тут навсегда. Нет, это не трусость и не минутная слабость. Мы подошли к концу нашего путешествия. Исчерпали жизненный ресурс. Оставалось лишь дрейфовать, словно подводная лодка, истратившая весь дизель. Нас будет носить по этому океану месяцы, может быть, годы. Только вот у лодки есть шанс на спасение. У нас – нет.
– Когда-то я обещал вытащить тебя отсюда. А теперь ты сама предлагаешь мне то, в чем я боюсь себе признаться. Стыдно как-то, что ли. Неужели это конец?
– Нет, нет. Ты все сделал, как надо. Ты же остался со мной до конца. Вместе и покинем это проклятое кладбище призраков.
Я захотел обнять ее, но понял, что небрит и грязен. И если уж покидать этот мир, то при полном параде. Я достал из шкафа дедовский китель с орденами. Китель был мне мал. Снял с вешалки пиджак. С треском, но он налез на меня. Сам кое-как выгладил свежую рубашку, направился в ванную, чтобы привести себя в порядок. Печальное решение, но увы, единственное логичное. Устал. Мы оба устали.
***
Странное дело. Стоило мне окунуться в горячую воду и выбрить свой подбородок, смыть с себя грязь и пот, как жизнь вернулась ко мне. Неужели это я, тот самый Макс, что всего лишь полчаса назад хотел отравиться газом? Нет. Это глупо, смешно, как-то даже пафосно. Снова и снова я мылил голову, смывал с себя шампунь, и даже подстриг ногти. И чем больше я возился, тем дальше отступали мысли о суициде. Я вышел из ванной, надел рубашку, а сверху – пиджак. Легкий хруст под мышками и в спине не смущал меня. На юбилей я в нем не собираюсь, ну а для похорон – сойдет. Повязав старый, но вполне симпатичный галстук, я подошел к печальной Кеме, взял ее за руку.
– Мисс, позвольте сделать вам предложение.
Когда вставал на колено, оно подло хрустнуло, Кема едва скрыла улыбку. Я достал из кармана кольцо, которое мне некогда удалось разыскать во время шмона бабушкиного шкафа. На кольце красовалась предательская надпись: «Незабвенной Нине на вечную память. Архип». Кто такие Нина и Архип, откуда это кольцо взялось в квартире Кеминого деда, я так никогда и не узнал. Другого кольца у меня не было, надевать это на Кемин палец показалось стремным. Я швырнул его в угол комнаты. Оно закатилось под тахту.