Кема смотрела на меня в недоумении. Ее хитрое личико выражало крайнюю степень удивления.
– Знаешь, я решил пока не взрывать эту хибару. Хочу уйти на тот свет женатым на самой лучшей женщине на свете.
– Ты, ты… издеваешься?
– Нет. Я говорю серьезно. Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты стала моей женой.
Кема вырвала свою руку. Скрестив руки, отвернулась к окну.
– Кема. Дорогая. Ну ведь взорваться-то мы всегда успеем. Давай хоть поженимся.
Она так и не повернулась ко мне.
– У вас, мужчин, есть хоть что-то святое? Даже предложение вы превращаете в фарс.
Я развернул ее к себе и крепко поцеловал. Она злобно посмотрела на меня. Пиджак треснул. Кема прыснула, а потом закатилась в неистовом смехе.
– Пиджак сними, – сказала она, – такое чувство, что я целуюсь с собственным дедом.
В тот день мы словно сошли с ума. Выпили все спиртное, что смогли найти, врубили музыку на полную мощь, танцевали, били посуду, швыряя ее в стены маленькой комнатушки. Ну и, конечно, любили друг друга. Мы были счастливы. Счастливы, насколько это было возможно в нашем случае. Надолго ли?
А утром, принимая душ, я обнаружил, что исчезла горячая вода. Вот это новость. Такого раньше не бывало. Я направил струю на голову, понимая, что ледяные тиски сдавливают мой череп. Мысли стали ясными, четкими, от пасмурного настроения не осталось и следа. Голова заработала, как очищенный от вирусов компьютер.
Итак, что мы имеем: мы живы, мы любим друг друга. Мы попали в мир, откуда нет возврата. Мы спасли двоих. Третьего мы спасти не можем. Это нужно принять и смириться. С нами сосуществует какая-то нечисть. Однажды ей удалось добраться до меня, но, судя по всему, это была чистая случайность. У нас есть еда, крыша над головой, есть книги, чтобы читать. От фильмов уже воротит, музыка тоже начинает надоедать. На крайний случай – последуем совету Кемы, взорвем все тут или выйдем на балкон. Если будет тяжело, то перегнемся через перила. И вниз. Но только вместе. Постепенно и эти мысли ушли. Мозг очищался от шелухи и прежних переживаний.
Валерка. Несчастный идиот, пленник этой квартиры. Он даже не знает, за что его мучают и истязают. Ему некуда идти, для него этот мир – единственная обитель. Но так быть не должно. Я не знаю, как ему помочь. И я смирился с этим. Но буду честен с собой. Ничего я не смирился. Раз эта мысль гложет, значит, я все еще гружусь. Чтобы спасти Валерика, нужна свистулька. Где он ее потерял – неизвестно. А заставить его вспомнить невозможно. Тупик.
И что это вообще за игрушка? Ведь точно знаю, что где-то видел такую. Где?! Разумеется, в Парке Горького! Я представил парк своего детства. Мать с отцом тянут меня за руки. Я бегу за ними на своих крохотных ножках, едва поспеваю. Яркие, разноцветные шары, клумбы с цветами, музыка. Парк – это радость, это праздник. Тележки, запряженные лошадками. Фотографы с обезьянками и питоном. И бесконечные ряды торговок. Вот пирожки, вот лимонад. А тут продаются леденцы на деревянных палочках. Есть красные и зеленые. И мама не разрешает мне выбрать зеленый. По ее мнению, там слишком много химии. Покупает красный. Я вдыхаю его густой, сладкий паточный аромат. Палочка пахнет смолой, и это тоже вкусно. Мы идем дальше, ну вот же они, эти свистульки! Прозрачная птичка с ребристым основанием. Зеленые, голубые, желтые, красные. Из хвостика торчит белая трубочка с желобком. И продавщица лихо свистит в эту трубочку, выдавая такие трели, что ни за что не повторить. Тут мысли понесли меня, как скоростной болид. А что, если… Валерка… он – идиот… Его же всегда обманывают… Дурят... Доверчивый... Может, использовать эту слабость в его пользу? Разве он заметит подмену? Какая разница, его свистулька или нет? Мне до жути захотелось оказаться в том парке, ощутить секунды детского счастья…
…Дикий грохот заставил меня выскочить голым из ванной. Так и есть. Проход открыт. Яркий парк, тележки с мороженым. Я бросаюсь в проход, ощущаю горячее дыхание дошкольного лета. Асфальт обжигает голые ступни. Я несусь вперед. Ах, сколько радости, сколько счастья от этого обыкновенного, но такого необычного праздничного дня. Люди замечают мое появление. Я догадываюсь, что думают мамаши, при виде голого мужика, который несется сквозь ряды их милых чад.
Кругом крики:
– Бог, Бог!