– Кема, у тебя не было «воздушки»?
– Чего?
– Пистолета, стреляющего пластиковыми пульками.
– Нет. У меня была собачка, она везла в повозке цыплят, и пират…
– Они мне не пригодятся.
***
Я спал, когда мне на колени полетела пачка гороха.
– Кема, ты… ты?.. Зачем горох?
– Свистулька. Ведь горошина лучше пластиковой пули.
Я не знаю, за какие заслуги господь послал мне эту девушку. Может быть, это компенсация за несъеденный в детстве зеленый леденец? Я обнял ее и крепко поцеловал в лоб. Это не был поцелуй любви. Так чмокают младших братьев, когда они совершают что-то, поистине выдающееся. Например, вытаскивают из родительской спальни шнур от игровой приставки, отобранный за позорные отметки в школе.
– Спасибо, старуха, мы еще поживем!..
Быстро высыпал горох на газету. Нашел самую мелкую, самую крепкую черненькую горошинку. Засунуть через трубочку ее не получилось. Пришлось снимать белое дно. И вот горошина внутри. Я подношу ее к губам и… Трььь… Трььь… Глухой, странный, совсем не звонкий звук. Больше перделка, чем свистелка, но все же… Ура. Подбежал к Кеме, обнял ее и закружил, словно в воздушном вальсе. Заставил и ее пару раз свистнуть. Свистеть она не умела, дула медленно, совсем не резко. Звук получился ужасный. Она сказала:
– Фу, неприятно. Как-будто бабушке с животом плохо.
Ее глупая шутка вкупе с еще одним шансом спасти хотя бы Валерку, посмотреть, что будет потом, вызвала у меня такой приступ смеха, что и строгая Кема невольно расхохоталась.
Это был замечательный день. У нас было спиртное, но мы запрещали себе надираться без повода. А сегодня повод был. И еще какой. Поставили музыку. Напились в хлам. Даже танцевали. Буйная радость. Пир во время чумы.
***
Нас разбудил громкий свист. Валерка стоял возле стола и что есть мочи дул в бирюзовую птичку. Свист был яркий, чистый, словно свистулька была из железа с металлическим шариком внутри. Валерка захлебывался от счастья. Он громко свистел, приговаривая: «Пыыца, пыыца хаошая». Я был рад за него. Напоследок крикнув что-то типа «Па-а-ака», он растворился в воздухе так же, как Люсенька и Костик.
Тяжелая гора свалилась с моих плеч. Я только сейчас почувствовал, какое дикое напряжение испытывал от того, что не мог ему помочь. Валерка нашел свою птицу счастья. Какой она была на самом деле? Желтой? Голубой? А может быть, и фиолетовой? У Валерки наша свистулька издавала прекрасные трели. Наверное, именно такой она осталась в его памяти. Нам удалось вернуть ему мечту. А разве может быть большее счастье, чем исполнять мечты других людей? Ради таких моментов стоило жить.
И снова жуткий грохот. Квартиру словно рвало изнутри. Мы полетели на пол, Кема ужасно испугалась, а я уже знал, что будет. Заиграл «паровозик». В глубине квартиры снова возникла проклятая комната. Зачем мы ринулись туда – мне непонятно до сих пор. Заглянули в окно. Опять тот же дьявольский голубой свет. Опять тот же самый состав. Только Зина и Митя выглядели растерянными. А еще – напуганными. Они лишились всех своих жертв. А раз больше некого истязать, Тот-кто-следит-за-темнотой останется без пищи. Зачем ему эта пустая квартира? Столовая без еды. Он заберет с собой и мать, и сына туда, откуда явился сам.
Я смутно помню, что было дальше. События развивались слишком стремительно. Синий свет то освещал комнату яркой вспышкой, то угасал снова. Адская мелодия верещала на всю катушку. Чудовище, черное, как сама тьма, бесформенный кусок зла и ненависти, бросило Зину и Митю на платформу, как тряпичных кукол. Они скукожились, став мелкими, жалкими пародиями на людей. Марионетками в его руках. Дверцы шкафа распахнулись, паровоз укатил туда, а за паровозом в проем ринулась какая-то серая мерзкая нечисть: гигантские вороны, мохнатые многоногие существа, скелеты, обглоданные бычьи туши, какие-то окровавленные моллюски и бог весть что. Шкаф закрылся, свет погас, стало тихо, откуда-то потянуло сквозняком.
Мы вернулись в свою комнату. Обоих била дрожь. Чтобы успокоиться, включили везде свет. Стояла поздняя ночь. Странно. Ведь когда Валерка свистел в свою свистульку, за окном был тоскливый пасмурный день. Впрочем, слово «странно» в этом чудном месте давно пора было забыть. Несмотря на свет, было невыносимо оставаться в комнатах. Кухня почему-то казалась нам наиболее безопасной.