– Где и главное, когда вы их обнаружили?
Он больно ударил меня указкой по руке.
– Морчать! Вопросы я задам торько!
Я обернулся к Кеме. Больше всего мне не хотелось, чтобы она опознавала тело своей родственницы. А если это не Дэн и Наталья? Но тогда кто? Ведь и Костик тоже рассказывал про каких-то парня и женщину. Нас вернули на стулья и обрушили на наши головы град вопросов. Все это уже было надиктовано в камере, но седовласого офицера больше всего интересовало, как мы потерялись, как выбрались и не было ли войны, когда пропали. Любопытство мне дорого обошлось. Я несколько раз порывался что-то спросить, но всякий раз получал указкой по рукам. А в один из моментов, адъютант наотмашь ударил меня по лицу. Кема стала возмущаться, все развернулись к ней, но я, примирительно подняв руки, дал понять, что вопросов больше не будет. Принесли еды. Рыбное, а может быть, и мясное желе, похожие на водоросли зеленые листки не толще бумаги, кусок мела или соды, который солдаты лизали, морщась от пресного вкуса. Офицер не притронулся к еде, он подошел ко мне и быстро проговорил:
– Мы веренем вас в дом. С вами пойдут мои рюди. Вы им доржны помогать встретиться с вашим государственным чиновником. И дерать все, что они скажут. Это хороший способ не торько вам домой. Это один шанс все изменить.
В этот момент офицер отвел глаза. Куда-то подевалась его свирепость. Морщины стали еще заметнее. Теперь я видел перед собой измученного старика, которому приходится принимать непростые решения. Но сталь вновь сковала его лицо. Он что-то рявкнул, солдаты затараторили в шлемы. Офицер, выслушивая их ответы, потерял самообладание. Он перешел на крик, стянув шлем с одного из солдат, рычал на кого-то в микрофон, а потом в сердцах бросил шлем о гранитный пол и, сев на стул, устало прикрыл ладонью глаза.
Я не хотел встречаться с ним взглядом. Такие люди не прощают слабостей никому, но в первую очередь – себе. Всех, кто видел их позор или потерю самообладания, они считают врагами. Поднявшись, он сам подошел ко мне.
– Мы ждари борьшой конвой. Две тысячи сордат. А он весь убит. Засада. И резерв убит. Прокрятые повстанцы. Времени нет. Такой шанс уже не будет. Надо рететь! Всем!
Последнее слово он прокричал так, что все поняли его и без перевода.
***
Суета на борту не утихала ни на минуту. Солдаты пытались с кем-то связаться. Офицер не выходил из кабины пилотов. Кема, прислонившись к ребристому борту, угрюмо смотрела перед собой. Я глядел в окно, внизу была сплошная темень.
Аппарат опустился недалеко от дома. Я удивился искусству пилотов, умудрившихся найти свободное место среди этих развалин. Свет не включали, нас с Кемой заставили надеть тяжелые неповоротливые бронежилеты. На головы нацепили шлемы, такие же, как у солдат. Подставив лестницу, солдаты ловко забрались в пролет. Мы последовали за ними. Я показывал дорогу, но вперед меня не пускали. Бойцы осматривали каждую дверь, ныряли во все квартиры, опасаясь засады. Мы шли прежним путем – карта, холодильники, тусклая красная лампочка. Солдаты, заметив карту, принялись дружно плевать на нее, офицер коротко рявкнул, плевки прекратились.
– Вот здесь была комната, из которой мы вышли. Но теперь тут все поменялось. Закуток, холодильники, кровати.
Солдаты, достав приборы, похожие на счетчики Гейгера, тут же стали проводить замеры. Притащили неуклюжий агрегат со стеклянным куполом. Я назвал его про себя кальяном. Наконец они обнаружили некую точку, после шумных споров установили кальян, присоединили к нему шланги, оканчивающиеся «крокодилами», а «крокодилы» прицепили к железным стержням, которые вторая группа вогнала прямо в стену.
Солдаты готовились к круговой обороне, распаковывали цинки, устанавливали пулеметы и даже собрали небольшую мортиру. Кто-то достал из ранца нечто, похожее на веер, и, разложив его, соорудил то ли чан, то ли ванную. Солдаты поочередно стали капать на дно чана какую-то тягучую жидкость из пробирок. Один из них зажег яркую розовую свечу. Свеча полетела в чан, и через несколько секунд квартира заполнилась удивительным запахом свежего жареного мяса. Солдаты, обжигая руки, рвали мясо и с громким чавканьем пожирали его. Один из них жестом пригласил нас угоститься. Я отщипнул кусочек. Мясо было сочным, но совершенно несоленым. Кема от угощения отказалась.
У инженеров, возившихся с кальяном, что-то не ладилось. Переругиваясь, они цепляли «крокодилы» к новым стержням, что-то вновь замеряли, зажигали внутри лампы тускловатый фиолетовый свет. Наблюдатели зорко следили за обстановкой. Я подошел к одному из окон, но солдат грубо одернул меня, заставив отступить в глубину квартиры. Офицер приказал нам сесть возле кальяна и не высовываться. Прошел час. Мясо было съедено, чан собран в веер и спрятан в ранец. Солдаты не спали, лишь сменяли друг друга на постах. Офицер тихо, но настойчиво инструктировал группу, которой следовало идти с нами. Их было четверо. Я не видел лиц под шлемами, но по узким плечам, мягкой пластике и тонким хрупким пальцам догадался, что одной из них была девушка. Я подполз к Кеме и тихо сказал: