Тогда работала я дизайнером в конструкторском бюро ЛИТМО, встретились мы там с моей одноклассницей из 171-й школы Екатериной Муравьевой. В одну из своих командировок на космодром Катя взяла с собой только что вышедшую «Горожанку». Библиотеки на космодроме не было, все по очереди стали читать привезенную из Ленинграда новую книгу стихов; в конце концов Екатерине сказали — ты там в Ленинграде себе еще одну найдешь, а эта пусть останется на Байконуре.
Совершенно удивительное письмо получила я о книге «Святки» из Москвы от писателя Максима Коробейникова (бывшего одним из победоносных старлеев Великой Отечественной, чьи рассказы о войне, подаренные им мне и прочитанные мной позже, кажутся мне одними из лучших текстов военной прозы), психолога, генерала в отставке. Он разбирал стихотворения с блеском, не часто встречавшимся у литературоведов и критиков. А письмо его начиналось со слов: «Я сам с Вятки»... Так ведь и я с Вятки! воскликнула я, читая его письмо. Родилась я в Кирове, в бывшей Вятке, куда была эвакуирована Военно-медицинская академия, где ее и окончил мой отец.
Потом волею судеб стала я писать и прозу, и странная закономерность читательского поведения открылась мне: читавшие стихи писали письма, а читающие прозу стремились засвидетельствовать лично, они звонили в дверь и развязывали веревочку на дачной комаровской калитке.
Хотя, конечно, и письма присутствовали, и телефонные звонки, то была эпоха, предшествовавшая компьютерной переписке.
Женщина в летах, позвонившая по телефону (она упросила, чтобы в редакции журнала «Нева» дали ей мой телефонный номер), очень взволнованная, только что прочла в «Неве» роман «Сказки для сумасшедших». «Моя дочь тоже училась в Мухинском, — сказала она, — и давно живет за границей, я ей „Неву“ уже послала. И знаете, что я сделала, когда прочла эту вашу вещь? Я отправилась на Соляной переулок, поднялась на галерею Молодежного зала и смотрела, есть ли на полу описанный вами прямоугольник, помечавший подземную комнату Спящей, а потом спустилась в зал и искала эту метку на полу».
А прочитавший первую прозаическую повесть «Ночные любимцы», тоже опубликованную в «Неве», молодой человек из маленького сибирского городка написал мне: «Вы вернули мне чувство игры, утерянное мной в жизни». Он прислал мне открытку с неизвестной мне картиною Ватто «Комедианты», с которою ассоциировался у него текст «Ночных любимцев».
Читатель из Подмосковья, прочтя «Архипелаг Святого Петра», тоже прислал мне открытку с замечательной старинной обманкою. «Я редко бываю в Ленинграде, — писал он, — приезжаю очень ненадолго, но, может быть, Вы найдете для меня час, мне бы хотелось угостить Вас каким-нибудь замечательным вином».
Долгое время угостить меня вином хотели то одни читатели, то другие, как в просторечии говаривали, «мне поставить»; мне уж стало на ум приходить — уж не кроется ли в текстах моих какой-нибудь потаенный тест на алкоголизм? Терялась я в догадках, пока идея эта не осуществилась, материализовалась, наконец: читательница с Дальнего Востока прислала мне по случаю с нарочным бутылку с названием «Семь сибирских трав». И стихло всё.
Должна заметить, что писавшие письма читатели мои стилисты были отменные, слог их писем удивлял меня, то ли преподавали литературу в школах долгое время великолепно, то ли были они как на подбор талантливые люди.
Не помню, кто переслал мне отрывок сочинения школьника из Москвы, избравшего темой сочинения своего один из моих романов: он разбирал одно из предложений длиною чуть ли не в полстраницы, — чего я и сама-то не заметила...
Сын моей подруги, переводчицы Веры Р., Никита, летел в Москву, программист, компьютерный юноша, участник встреч в Сколкове; сосед его сказал спутнику своему, что нашел, наконец, современного писателя, которого читает постоянно, назвал мою фамилию, и Никита, отвернувшись к иллюминатору, с интересом (до Москвы, до посадки) слушал, как пересказывает своими словами человек книги, которые Никита знал и читал сам.
О сыне другой моей подруги, не желавшем читать вообще, мать рассказала: «Я дала ему почитать твою прозу. Можешь себе представить, через три дня он принес мне книжку твою и положил на стол». — «И что это значит?» — спросила я. — «Раньше, что я ему ни предлагала, вбегал он в мою комнату через полчаса, швырял книгу в дальний угол и кричал: „Отстой!“»
Одна встреча с читателем произошла при, как сказали бы в старые времена, роковых обстоятельствах. Мой младший сын, тяжелый аутист, в переходном возрасте впал в натуральное буйство. Мы долго держали его дома, малоконтактного, боящегося людей, симбиотически связанного со мною по диагнозу (у аутистов существует так называемый «симбиоз с матерью»; когда хотела я выйти из дома, он бился головой о дверь, один раз даже до легкого сотрясения мозга), терпели драки, битье посуды, киданье на пол тяжеленных книжных шкафов в полный рост. Но когда в форточки полетели кошки — с шестого этажа (белый кот во двор, в снег, потом лечили ему лапу и вылечили, возили в ветеринарную клинику при цирке; а маленькая любимая ласковая кощонка Дуська на асфальт улицы, по счастью, не под машину и не насмерть, мы видели ее бегущей вдоль дома противоположной стороны) — я заперла буяна, побежала искать животное, и снизу, со двора, по мобильнику вызвала психиатрическую службу, чтобы отвести его в районную больницу на Обводный канал, из окон которой виден был Патриарший сад Александро-Невской лавры и семинарии. Едва вернулась я домой, набегавшись по подвалам и дворам, запыхавшись после напрасных поисков, как приехал врач с санитарами. Врач, высокий красивый человек лет сорока, быстро заполнил свои бумаги и ждал: я одевала присмиревшего пациента, руки у меня дрожали, я долго шнуровала его ботинки. Тут доктору попались на глаза только что вышедшие «Ночные любимцы». «Так вы Галкина? — спросил он. — Это вы написали „Архипелаг Святого Петра“? Нет ли у вас дома экземпляра? А то у нас с друзьями на две семьи одна книга». — «Увы, нет, — отвечала я, — у меня у самой одна. Если хотите, я подарю вам эту, новую». — «Вы ее подпишете?» — «Извините, не смогу, — отвечала я, — у меня руки дрожат».