— Витенька, тебе не плохо? Зашел бы, чайку попил…
А сама тоже смотрит на меня так, будто слопать хочет. «Что ж, — думаю, — чаю всегда полезно попить. Хоть и Андрюхи теперь дома нет. Да это и хорошо, что его нет! Вдруг согрешим? Тем более что с Лизкой согрешить — и не грех вовсе, а самое натуральное удовольствие. Удовольствие жизнь продлевает. Что ж, Андрюха, в самом деле, не обрадуется, что армейский дружок дольше жить будет? Да не такой он человек — Андрюха!»
Зашел попить чаю. Грешим. Только вот беда: запястье зазудело — там, где татуировка с цифирью. Да и черт с ним. Кто ж, когда грешит, на такую ерунду внимание обращает?
Грешим. Вдруг распахивается дверь — и вваливается армейский дружок. Должно быть, командировка раньше времени закончилась. Ох и опытные же люди анекдоты придумывают! На морде Андрюхиной улыбка, в руках — тортик.
Мы, чтоб его не расстраивать, делаем вид, что чай пьем. Чашки схватили. Что ж, что пустые? Кому какое дело? Может, вот только что выпили!
Но нет же! Андрюха давай беспочвенно подозревать. Все ему не так, все не этак. Чего в постель забрались? Чего прижались? Какого черта чашки вверх дном держите? Почему на Лизке юбки нет?
Тут уж я взорвался.
— Какое твое собачье дело, почему юбки нет?! Соскользнула! Жена у тебя стройная!
Встал, надел брюки. Уйду, думаю, от такого гада! Армейский друг называется! А еще вместе перед дембелем прапорщику харю чистили!
Двинулся к выходу, в дверях с Андрюхой не разминулся. Он мне пяткой под дых попал, я ему кулаком по почкам. Ну и в челюсть еще. Десантура — дело знаем. Потом дураком обозвал и крикнул, что много чести его лахудру Лизку отбивать.
Вышел и хлопнул дверью, да так, что замок заклинило. Дверь железная, с титановыми вставками, — хрен теперь без помощи спасателей выйдут. Я слесарь, в таких вещах понимаю.
Так. Значит, тогда я еще не умер. Живехонек был, живей некуда. Значит, после. Но когда?..
Вышел из Андрюхиного дома. Вдарил со зла по клавиатурке домофона — только кнопки брызнули! И правильно! И нехрен в эту вонючую хибару ходить.
Иду к себе, проклятое запястье зудит. Вот беда с этими татуировками! Навязали на нашу голову!
Вдруг, откуда ни возьмись, сын на дорожку выруливает. Держит под ручку какую-то… мышь — не мышь… выдру — не выдру… что-то невообразимое женского полу. И главное, поганцы, оба сигаретами смолят!
Я своего предупреждал. Я говорил: увижу с сигаретой — все, хана! Башку сверну и к заднице приклею. Задом дымить будешь.
Он и так ростом мелкий, не в меня. Метр с кепкой — в деда с материной стороны, там все недопадыши. Недоразумение, а не пацан. А тут еще курит!
Заступил я им дорогу, Тольку за грудки сгреб и говорю ласково, по-отцовски:
— Попался, щенок! Попался, недомерок! Я тебя предупреждал?! — и хрясь по морде, воспитательно так. — Марш учиться! И чтоб я рядом с тобой этой чувырлы никогда больше не видел!
Растолкал их в разные стороны и домой пошел.
Может, я тогда умер? Да нет же! Я и дальше живой был. Ей-богу, живой! Я ж после того еще с женой поцапался. Точно! Вдрызг. Так, может… Может, это она меня убила? Стерва!
Я пошел домой, а запястье так и зудит. Что ж за напасть-то?
Поднялся на этаж, распахнул дверь, а Машка с порога:
— Нет моего терпения! Всю жизнь мне испоганил!
Господи, они что — все эту свою нудятину из одной книжки вычитывают, что ли? Их, что ли, с первого класса учат истерики закатывать?
— Что ж ты, — говорю, — любимая, ор подымаешь? Чего опять не так?
— Ты в зеркало на себя глянь, урод!
Крикнула, заревела в голос и в чем была — бегом на улицу.
Ну, глянул я на себя в зеркало. Помада там была поперек всей личности. Лизка, тварь, вся ей измалевалась, чтоб мужичонку какого заманить, пока ее рогатый Андрюха в командировке. Падаль!
Черт возьми! Так значит, меня и не Машка убила. Я ж живой из дому-то вышел. И даже проклятая татуировка на запястье вдруг чесаться перестала. Хоть что-то хорошее в этой поганой жизни!
Вышел я из подъезда и сразу налетел на какого-то типчика в белом пиджачке. Рожа прощелыжная, улыбочка слащавая, только глаза грустные — будто водки на поминках не досталось.
Встал он поперек дороги и говорит:
— Что ж вы, Виктор Петрович, нарушаете? На руку давно смотрели? Ведь предупреждали вас. Неужели не зудело?
И ловко так мне рукав на запястье поддернул. Гляжу я на цифры эти разноцветные. Красные и черные. Красный — ноль, черная — пятерка. Вроде — плохо. Хотя хрен его знает. Я ими не интересовался никогда, хоть по закону уж несколько лет ношу. Да что там я — все такие носят. Эх, надо было, наверное, интересоваться…