— Ты ведь не о том хотела спросить, да? А о чем?
— Уже не важно, — тряхнув идеальными локонами, улыбнулась девушка.
— И все же?
— Да я и не помню уже. Ну, чего ты стоишь-то? Побежали, опоздаешь!
Я редко приплачиваю. Тем более проституткам. Тем более — вдвое против стандартной ставки за ночь. А тут перевел. И тут же обругал себя последними словами. И дело было не в том, что денег жалко, и не в том, что я даже не помнил собственно услугу. Просто двойная оплата выглядела именно как «ах, это было чудесно!».
И вот в этот момент в прихожую, держась за стеночку, выползла мама. Обычно ее до десяти не разбудишь, а тут…
— Тима, — со страхом глядя на девушку, прошептала она, — а кто это?
— Мама, это Алёна, моя знакомая. Алёна, познакомься — это мама. Мы очень спешим, так что…
— А Наташа знает?
Я скрежетнул зубами.
— Мам! Всё, я убежал, с работы позвоню. Сиди дома, хорошо? Что ты там просила тебе купить? Яблок? Всё, вечером принесу яблоки.
Лифт поднимался до нашего этажа невыносимо долго, и я не выдержал:
— Наташа — это…
— Да прекрати! — Алёна положила руку мне на плечо. — Это не мое дело.
— Наташа — моя дочь, ей восемь, — почему-то я считал себя обязанным оправдаться хотя бы в этом. — До последнего времени мы жили втроем, теперь Наташа живет со своей мамой и новым папой.
— Прости…
— А мама, которая бабушка, всё никак не привыкнет, что теперь мы вдвоем…
Дребезжа, разъехались створки лифта.
— То есть, получается, ты один растил дочь?
— Во-первых, не один: мама растила, а я изредка обозначал воспитательный процесс, — криво усмехнувшись, я вдавил кнопку первого этажа. — Во-вторых, длилось это не больше года. Моя бывшая супруга уехала на Валдай в составе Первой добровольческой миссии. Через полгода сообщила, что встретила замечательного человека, доктора. Еще через какое-то время приехала развестись. Наташку забрала, маму оставила.
— Подожди… Так это еще и не твоя мама?!
— Тёща, — кивнул я и добавил совершенно серьезно: — Самая лучшая в мире тёща!
Алёна покачала головой.
— А я-то думала, сюрпризы закончились еще ночью…
Призадумавшись, что бы это могло значить, я первым вышел из подъезда. Немелодично гудела клаксонами Люблинская, переливаясь аж через тротуары, будто где-то в неведомом далеко ее кто-то запрудил. Странная такая река Люблинская, временами текущая в обоих направлениях сразу, а теперь превратившаяся в озеро.
— Теперь ты ее туда? — неожиданно спросила Алёна, и я не сразу понял, о чем она.
Потом сообразил, что смотрит девушка на гигантский, во всю торцовую стену соседней многоэтажки, плакат с изображением белокаменных коттеджей на берегу моря. Контраст между чистым июньским небом и низким мартовским, между пышной зеленью на плакате и подмороженной слякотью под ногами был так силен, что я невольно остановился.
— Да нет, конечно! — тряхнув головой, я сбросил оцепенение.
— Почему — конечно? — вздернув брови домиком, улыбнулась девушка. — Там хорошо.
— Сомневаюсь.
Я быстро зашагал в сторону метро. Алёна старалась не отстать, более того — пыталась заглянуть мне в лицо.
— Не сомневайся! Действительно хорошо. Я там работала… правда, недолго.
— Ты? Там?
— Ну а что такого? Поехала добровольцем то ли в Шестой, то ли в Седьмой волне. Хотелось изменить мир к лучшему, — она негромко рассмеялась. — У нас какой сейчас лозунг? «Дорогу молодым!»
— И как?
— Условия замечательные, врачи опытные, персонал почтительный…
— Прямо-таки рай! — я покачал головой. — А что ж уехала?
— Уволили, — просто, без эмоций ответила она. — Там очень строго — за любую жалобу увольняют. А контингент — сам понимаешь. Я санитаркой работала, а одна бабуля, лежачая, выразила начальству недовольство: дескать, я морщусь, когда задницу ей подтираю. Ну и… Зато представляешь, какое там с пациентами обхождение? Место-то потерять никто не хочет.
Я покивал грустным мыслям. Не знаю, буду ли я морщиться, если вдруг однажды мама перестанет вставать, но почему-то я был уверен, что ни одна почтительная санитарка с проплаченной государством улыбкой не сделает для чужого человека то, что каждый из нас — для родного. Я представлял, как будет стесняться мама такой вот Алёны, как будет переживать… Ни воды, ни валидола ведь не попросит! Нет, пока я могу ухаживать сам — буду сам.
— Алёна, о чем всё же ты хотела спросить тогда, в прихожей?
— Забудь.
Она поскользнулась, забалансировала сумочкой, удержалась, но предпочла взять меня под руку. Очень мило. Тот самый случай, когда женское присутствие меня весьма тяготит. Если при пробуждении настроение еще хоть как-то напоминало вчерашнюю веселуху, то теперь оно сравнялось с окружающим миром: не темно и не светло, не зима и не весна. Мне бы на работу настроиться, а тут — она.