— Убери хоть раз в жизни!
— Еще чего! — Мишка, шлепая тапочками и почесываясь, спешил по неотложным утренним делам.
Наталья летит в дом.
— Убрал, — говорит ей Юрий. Этот всегда свеж и улыбчив. Он чем-то похож на молоденький огурчик, когда его нашаришь в шершавых листьях, и Наталья нет-нет да и взглянет на деверя.
Юрий выходит на середину двора в одних трусах и, кряхтя, вздымает чугунную гирю, а Мишка считает: раз, два, три…
Потом берет с гряды шланг и обливает Юрия водой с головы до пят. Тот вертится, трет себя ладошами, гогочет, жеребец стоялый!
Солнце появляется промеж тополей. Курится роса. Выходят сонные квартиранты. Долгоногая, как циркуль, почтальонша приносит газеты и письмо от деверя Яшки с обратным адресом на какой-то Байкит. Наталья жарит картошку и заливает ее яйцами.
Завтрак… Мужики жадно хрупают редиску — своя, даровая. Цепляют на вилки яичные солнышки и отправляют их в рот. Потом пьют чай и говорят о Яшкином письме и международной политике.
— Дурни-и! — кричит им Наталья в дверь. — Лопайте скорее да на работу!
А те дуют в кружки и гадают, мудро покачивая головами, куда брата Яшку занесут черти на следующий год и будет ли война. Решают — то и другое совершенно неизвестно.
Слава богу! Сбыла обоих. Теперь день становился шире, но работы все прибывало и прибывало.
Перегнав белье на один раз, она сходила на базар. Заглянула и в овощной магазин. Вернувшись, опять дергала редиску, мыла ее и связывала в пучочки. Редиски горели на солнце красными лампочками. Сложив их в таз, Наталья заторопилась обратно. Но устроилась не в торговых рядах, как все, а на самых ступеньках овощного. Кричала пронзительно:
— А кому, кому редиски-и-и-и…
Первыми явились дети и собаки, жадно глядели в таз. Потом пошел народ вполне платежеспособный — взрослые.
— Это разве редиска, — говорили женщины. — Это же редисочные лилипутики. Почем?
— Обыкновенно.
— Ни стыда, ни совести!.. Пучочек — глядеть не на что…
— Какой уж у них стыд…
— А вот редиска свежая-я-я… — кричала Наталья. Она терпеть не могла женщин.
Эти нервные чьи-то жены ругались из-за каждой копейки. Мужчины лучше, щедрее. Но редиску покупали хорошо, и минут через десять — пятнадцать Наталья уже шла обратно с пустым тазом, к которому прилипли обрывки листьев и огородная грязца.
Наталья спешила, почти бежала, чтобы только взглянуть на дом, чтобы убедиться, все ли в порядке.
Дом стоял молчаливый, насупленный. И хотя на дворе гремела цепью здоровенная собака, дом Наталье казался сиротливым и беззащитным.
Он раскалился, тихо потрескивал под солнцем. Охватывала жуть, — вдруг искра или, не дай, господи, супротивник какой спичку подсунет. Она вбежала во двор, оглядываясь, принюхиваясь — не дымит ли?
Все было в порядке. Она вздохнула с облегчением и начала уборку.
Сняв платье, скребла и мыла, устраивала на полу наводнения и осушала их выкрученной тряпкой. Трещала, разламывалась спина. Гудели пчелы в руках и ногах.
Вымыв полы, Наталья вышла на крыльцо и выплеснула грязную воду. Потом одновременно кормила собаку, готовила обед, полола грядки и собирала розовые яйца, просвечивающие, еще хранящие живое птичье тепло. Она тихонько, одно к другому, клала их в корзину — за яйцами к ней потребители шли сами, вечерами настойчиво торкались в калитку.
И так весь день. Не сделай одно — другое рушится; не сделай всего — день без пользы прошел.
Но были у Натальи и свои тихие радости. Часа в три дня она брала тазик, чистую белую тряпку и смахивала пыль со шкафа, тумбочки, с мелких вещичек, веселой гурьбой толпившихся на комоде.
— Милые вы мои, крохотульки, — шептала им Наталья. Треснутые ее губы ласково шевелились, глаза улыбались, и дремавшая кошка просыпалась и вострила уши.
Еще любила ковры. Она гладила по их теплой, ласковой шершавости, и в ней шевелилось и дрожало что-то по-молодому, будто запускает она пальцы в волосы Юрия.
Ночью ложилась в постель, словно в могилу.
Не чувствовала, не слышала, когда приходил Михаил (он допоздна точил лясы с квартирантами). Не слышала, как среди ночи крался Юрий в свою кухню. Мертво спала.
Во дворе возил цепь по натянутой проволоке пес и басовито гавкал на ночные шумы. В комнате уютно мурлыкала кошка. Синий мигающий свет очерчивал шкаф. Это близко — рукой подать — вертелись краны и поревывали «мазы», колыхая землю, и сварщики склеивали голубыми искрами железную арматуру.
А когда низко проходили ТУ — один за другим, — шкаф мелко дрожал, кошка обрывала песни и Наталья ворочалась, ища щекой холодный кусок подушки.