— Так, — сказал он. — Вот она, жизнь человеческая. И все из-за этого деревянного гроба. Сначала мать, потом отец, теперь — Юрка. Угар? Гм… хорошо, что я не имею к этому дому никакого отношения.
И ведь при людях сказал, а что подумают? Он-то сказал и укатил, торопыга неприличный, а они остались. Тоже человек — не от мира сего. Инженер, а Михаил, рабочий, лучше его одевается. Заговорит — ничего не поймешь, все ум показывает: я-де то знаю, я-де это знаю… Бог с ними, с такими.
Другое тоже плохо вышло, даже скандально — холодна она была на похоронах. Для приличия повыла Наталья, но сухим голосом — слезинки не выжала из горячих глаз. Так что лучше было бы и не выть.
Смотрела она на покойника с великим, пронзительным любопытством, словно спрашивая, почему так просто стать мертвым. Ведь человек. И другое — любовником был у женщин, ласкал их. Ну и питался, жил, а сейчас, словно обглоданная кость, лежит желтый, никому не нужный.
Многие — а было на похоронах человек сорок — заметили и душевную сухость ее, и острое любопытство взгляда. Кое-кто, будто бы, подглядел и шевеленье ее губ в злой усмешке. Прошел этот слушок по всей улице и даже оброс кое-какими подробностями. Как ни верти, а наследство от Юрия осталось значительное. К тому же Наталью недолюбливали за чрезмерную житейскую верткость.
Возвращаясь с похорон, увидела Наталья беременную чернушку. Та стояла у кладбищенской беленой ограды и прямо-таки жгла взглядом.
Наталье бы сдержаться, помолчать, но что-то словно толкнуло ее.
— Ну как, по-твоему вышло? — спросила Наталья. — Когда свадьба?
Та промолчала и даже глаза потупила, не то стыдясь, не то пряча что-то. И лишь потом Наталья, вспомнив свои слова, обомлела и вся покрылась пупырышками, как в холод: ведь эти ее слова — улика.
Чернушка ли звякнула куда положено, или какой другой ненавистник, но только вызывали Наталью и Михаила в милицию — порознь и вежливо расспрашивали о том, о сем. И хотя говорили с ними с каким-то сонным видом, но словесная вязь вопросов сильно походила на ряжевую мелкоячеистую сеть. Вызывали и соседей.
Михаил ничего не знал. Наталья крепко подготовилась, была тверда и гладка, а тетя Феша настаивала на своем, что-де видела бродящего по дому Юрия.
В общем, проскочили. Наталья отделалась всего-навсего нервным поносом. Правда, Михаил стал временами задумываться, что было на него непохоже. Но больше всего поразил Наталью такой пустяк, мелкое: пес сдурел. Увидев ее, прятался в конуру и даже ел неохотно. Он похудел, взлохматился. Взглянешь — не собака, а черт знает что такое.
Наталья пробовала ласкать его, но пес не давался и даже рычал, выставляя желтые, похожие на дольки чеснока, зубищи. Пробовала кормить вкусным — мясом, сладкими, рыхлыми косточками, щами со своего стола — не помогло. Как-то под горячую руку Наталья отвозила его метлой. Пес, сначала покорно сжавшийся, взревел, оборвал ошейник, накинулся и, сбив с ног, изгрыз ей руки (Наталья ими прикрывала шею и лицо), потом скакнул на забор, повис на передних лапах, перевалился и исчез. Навсегда. Наталья сделала нужные прививки, но заноза крепко засела — не бешеный пес, нет. Чуткий. А вот кошка — ничего, мурлычет, смотрит в узенькие щелочки зрачков.
Потом заерундил Михаил.
Все говорил:
— Не пойму, как это он в таком состоянии до печки добрался. Не пойму. Ведь на ногах не стоял.
— Дурак! — кричала Наталья. — Ты лучше поразмысли, как нам к лету холодильник купить.
— Не пойму, — долбил свое Михаил.
А в душу лезло тревожное, бродили сцепом мысли о грехе, о том, что-де придет Юрий с кладбища и ляжет рядом, тленный и холодный.
Знала Наталья твердо — не может быть этого, но ворочалась. И шептала то, что придумалось само:
— Господи, прости меня, грешную.
И даже засомневалась — не сходить ли в церковь, не помолиться ли за упокой «убиенного раба божия». Но — крепилась. Да и в самом деле — умер, и все кончилось.
Только вещи живут долгой жизнью.
Но стала бояться темноты. Ей казалось — есть кто-то в темноте, стоит в ней — молча. Протяни руку — заденешь. Повернись спиной — схватит.
Этот «кто-то» все время был рядом. Даже в полной тишине ей слышались шаги, вздохи, скрипы стульев. Однажды вполне явственно услышала, что на стул что-то село, скрипуче поерзало на нем и встало. И стул вздохнул облегченно.
Наталья, окоченев, ждала — ничего не случилось.
Однажды, перед сном, поправляя на ходу волосы, она вошла в комнату и увидела лежащего на кровати Юрия, увидела явственно и во всех подробностях. Он слегка изогнулся и смотрел на нее, сверкая в темноте зубами. Она закричала так, что Михаил, ужинавший в кухне, уронил стакан с чаем и ошпарил себе колени. Он ворвался в комнату, размахивая руками.