Владимир Петрович вошел в воду рядом с лодкой, окунался, присаживался, хлопал руками по воде.
От лодки отрывались и уплывали мимо него радужки бензиновых пятен.
…Владимир Петрович вышел из воды с сожалением.
— Все мы мужчины, собака тоже, — сказал он и стянул плавки. Сходил к палатке и кинул их на крайний березовый куст. Вернувшись, сел и, подгребая, зарыл себя песком. Сделал пирамиду, вертел головой. На лысине его ерзал голубой отблеск.
Сергеев пожевал травинку, плюнул в воду и снова зажевал.
К зеленому в воде набежали рыбьи головастики.
— Ишь, налетели, — сказал недовольно Владимир Петрович. — А что едят? Плевок?
— Ребятишки ишо, — пояснил Сергеев.
Костлявое лицо его было спокойно, глаза — узкие щелочки.
Он медленно, туго улыбнулся: тронулись губы, сморщилась кожа щек, выставились крупные — лопатками — зубы. И вот сидел на берегу улыбающийся человек. «Насквозь вижу», — подумал Владимир Петрович. И вернулся к созерцанию рыбьих мальков. Он спросил Сергеева о породе их. Тот заговорил будто о знакомых. Окуней он уважал, презирал чебаков за характер и костлявость.
— Антропоморфизм, — укорял его Владимир Петрович.
— Как? — оторвался от мотора Сашка.
Лицо его маленькое, темное, будто выбитое из старой меди. Глаза круглые, желтые.
— Антропоморфизм — это желание очеловечить природу, видеть в ней человеческие черты. Скажем, думать, что дереву больно, — разъяснил Владимир Петрович, зачерпнул горсть воды и полил макушку.
— Им и больно, только кричать нечем, — сказал Сергеев. — Шевелят же листиками, ищут солнце. И стерлядь ползает себе по дну, кушает личинки. А ей на пути самолов кидают. Во какие крючья! Половина срывается и от ран помирает.
— Но, — возразил Владимир Петрович, — ведь и личинкам больно: тоже ползают, а их — хап!
— А это природное дело.
Владимира Петровича удивили слова егеря. Что это? Неприязнь к городским? Он хотел было спросить об этом, но Сергеев ушел от разговора, начал рассказывать, как у него в городе однажды украли деньги. Ощутил ветерок в кармане, схватился — пусто! Облегчили!
— Отчего же в милицию не пошел?
Но Сергеев заговорил о каких-то деревенских справках и деревенских страхах.
— Вы ловкие, приезжие, — ворчал Сергеев. — Портите мне жизнь. Положим, вынимает мужичок пару — вторую стерлядей и лакомит семью. Много ему не нужно. А приезжий блазнит. Вона, ранее комбайны на полях ходили, а сейчас у меня в комнате стоит. Девка завиваться хочет, баба на хрусталь целит. Удобства манят, деньги.
— Что такое деньги? — Владимир Петрович сощурился.
— Деньги, они добрые, — уверял чудак Сергеев. — Коли есть в потребном количестве. Много ли надо деревенскому человеку. Костюмчик, телевизор, выпить в праздник. А если рот разинешь, как щука, то…
И Сергеев развил теорию происхождения частной собственности, построенную на умении разевать рот шире ворот.
— В роте все и заключено, — закруглил свою политэкономию Сергеев и приставил к глазам бинокль.
— Готовь, — бросил он Сашке и предложил Владимиру Петровичу прикрыть голову лопухом. От солнца. Он даже сощипнул и подал ему этот лопух.
…Еще Сергеев говорил, что вот не было моря и плотины, а рыбы водилось больше. А вчера накрыли Толстопята, у него на три сети семь окуней добычи.
Жарко… Владимир Петрович заворочался, вставая. Лопух упал в воду и поплыл. Черешок его торчал вверх, на него села красная стрекоза.
«Вот, — лениво думалось Владимиру Петровичу. — Таким доверяют охрану природы. Они честные, согласен, но глупы, непроходимо глупы. А делать надо иначе: прихватить браконьера на хорошем дельце, навалить чудовищный штраф и сунуть в егеря. Пусть оправдывает ущерб, взимая штрафы с других!»
— Я б не так ловил браконьеров, — говорил он, сходя в воду. — Глядите в корень явления, — поучал Владимир Петрович егерей. — Найдите жемчужное зерно истины в навозной куче фактов, ликвидируйте причину, рождающую зло.
— Горожане, — сказал Сергеев.
— И мужиков хвалить неча, — сказал Сашка. — Варнаки, истребители. Рыбу повыловили, леса вырубили. Я бы их, гадов, стрелял солью в…
— Уж больно ты свиреп, — укорял Сергеев. — Ну, бывают глупыми, верно.
— И не хотят быть умными!
— Мы их жмем. Сколько ныне похватали сетей? А они денег стоят. К примеру, ряжевая сеть из капрона в тридцать метров длиной…
Он нашарил болтающийся на шее бинокль, приставил к глазам. Бормотал:
— А штраф берем, если попадет осетр хотя с ноготь величиной, половину сотни, поскольку мы должны восстанавливать… Саш! Вынимают!