И Сергеев бойко скакнул в лодку. Моторы заработали, лодка побежала к широкой воде, поднимая донную муть.
На Владимира Петровича двинулась желтая волна. Он выскочил на берег. На него — голого — смотрел, вытягивая задние лапы одну за другой, рыжий пес Верный.
А в двойной рев сергеевских моторов уже вплелось тоненькое и четкое, будто красная нитка, журчание третьего мотора, по-комариному привязчивое.
Знак сработал — Малинкин уходил от егерей, полным ходом.
Пес Верный бегал по берегу, взлаивая и поскуливая. Но догадался, взбежал на высокий берег и смотрел оттуда. Владимир Петрович сходил к палатке за кусочком сахара и натянул сухие плавки.
Пес грыз сахар озабоченно: то хватал кусочек, то выплевывал его. Он настораживался, прислушиваясь.
В протоку вошли лодки. Впереди шла узенькая, изготовленная для больших скоростей, лодка. В ней сидели Малинкин и усатый Васька. «Поймали!» Владимир Петрович был расстроен и обрадован одновременно (и отметил богатство своих реакций — вдвое больше, чем у стандартного человека. Тот либо рад, либо страдает). В черной лодке сидели егеря. Сейчас это была шумная посудина: Сашка ругал Малинкина. К нему присоединился пес и стал лаять с берега.
Вдвоем они подняли шум, необычный для этих тихих мест.
— Ворюга! — вопил Сашка, и шея его надувалась, а жилы темнели.
— Гав! Гав! Гав! — Рыжий пес подпрыгивал, рвался к белой лодке — драться.
— Сволочи!.. Хапуги!.. — губы Сашки вздернулись. «Значит, не поймали!» — думал Владимир Петрович. А Сергеев? Глаза прикрыл.
Когда Сашка охрип и выдохся, стал ругаться Малинкин. Он держался руками за борта и вопил:
— Ты зоб не надувай! Лопнешь! Ты рыбу видел? При свидетеле говори!
— Видел!
— Гав! Гав! Гав!
— Хочешь увидеть? Обыскивай, разрешаю!
— А дом на что отгрохал? «Яву» тоже на пенсию купил?
— Завидки берут, завидки! Го-го-го! — загоготал Малинкин. При этих странных для человека звуках губы его вытягивались дудкой, а нос приподнимался и дрожал.
— Го-го-го!
— Гав-гав-гав!
Сашка привстал в лодке.
«Схлестнутся! — радостно подумал Владимир Петрович, и все в нем задрожало. — Будет драка!»
— Поехали! — приказал Сергеев, и Сашка покорно сел. Он взял короткое весло и подпихнулся к берегу — рыжий пес прыгнул в лодку.
…Уплыли они на одном моторе. И только вывернули за мыс, как Малинкин стал из-под себя выхватывать стерлядей и кидать Владимиру Петровичу.
— Черт! Увидят!.. — напугался тот.
Васька захохотал. Кинув еще стерлядку и крикнув: «С тебя причитается», Малинкин направил лодку в широкую воду.
…Когда егеря ставили лодку у берега, Сашка сказал:
— Слышь, почему мы не осмотрели Малинкина?
— И хорошо, что не осмотрели, — сказал Сергеев. — А ведь обнаглел мужик, правда?
— Дураки мы с тобой, Сергеев, — сказал Сашка. — Можем в цирке работать, лбом гвоздь забивать.
— Но руки, руки-то он мне развязал.
ПОЧТАЛЬОНКА
Владимир Петрович купил к стерлядкам бутылку рислинга. Выйдя из магазина, заглянул на почту. И не напрасно — там ожидало письмо жены с домашними мелкими новостями.
Лежало и Ванькино письмо. Контактыч писал:
«Привет, привет, привет!!! Чмок-чмок-чмок в твою лысинку. Не съели тебя комарики? Обеспечивает ли хват Малинкин стерлядкой? Если нет, езжай в Ягодное и спроси Егора Булкина. Сошлись на меня, разрешаю. Дело твое двинулось — дедуля собирается в путь. Лидка поволокла его со страшной силой. Вколачиваем в него мысль, что ты — гений. Выезжаем завтра. Взял «сухой» отпуск и сейчас бегаю по аптекам, покупаю лекарства от живота. Видишь ли, дедуля склонен к спазмам. По-моему, он весь сплошной спазм. Не волнуйся, идею протягиваю потихоньку да полегоньку. Я вовлек Лидку — готовь ей дошку к Восьмому. Шутю.
P. S. Говорил с Черновым. Смотрит быком. Ты информировал его о своем уходе с поста? Или темнишь?
P. P. S. Письмо разжуй и проглоти».
Владимир Петрович побалагурил с почтальонкой. Приятной была эта девушка. Чрезвычайно. Беленькая, волосы связаны узлом, загорелая кожа. Золотая!
Цвет прямо-таки растоплял сердце. Хотелось вести с девушкой знакомство, угостить в ресторане всем хорошим, коснуться губами ее кожи.
Вот какая была девушка!
Владимир Петрович весело рассказал ей о своей поездке вокруг Европы на теплоходе. Сам жмурился, прятал блеск глаз. Из них, так казалось ему, били острые лучики.