- Ты – новое поколение нейропатов, Джаво, - услышал мальчик в своей голове слова неизвестного, скрытого тьмой экспериментального терминала.
- Как много там людей? – спросил Джаво, до боли в глазах вглядываясь в черноту за дверным проемом.
- Тебя интересуют только нейропаты или люди вообще?
- Только нейропаты.
- Тогда никого кроме нас.
- Чей же голос я слышу? Кто-то говорит со мной из этой комнаты.
- Может быть, это Юмико?
- Юмико?
- Рахаб не рассказал тебе о Юмико?
- Рассказал, просто я думал, что она может общаться с нейропатами, только когда соблюдены определенные условия.
- Если ты присоединишься к нам и убедишь отца взять под опеку основные разработки новых терминалов, то нам станут не нужны подобные формальности. Нейропаты превратятся в новую расу сверхлюдей, которые в совокупности с современными технологиями придут на смену устаревших проектов, вытеснив рано или поздно обыкновенных жителей КвазаРазмерности.
- Я не хочу никого вытеснять, - насторожился Джаво, вспоминая отца. – Мои родители самые обыкновенные. И друзья… Если честно, то я совсем не хочу быть нейропатом. Лучше вернуть все, как было… - мальчик вздрогнул, услышав в своей голове смех Туреллы.
Следом за Туреллой смеяться начал и Рахаб, и… Джаво понимал, что этого не может быть, но мог поклясться, что слышит свой собственный смех. Кто-то внутри него хотел быть сверхчеловеком и высмеивал собственные слабости, которыми обладал до того, как у него обнаружился дар нейропатии.
- Ничего не изменилось! – крикнул Джаво и попытался высвободить руку из ладони Туреллы.
Женщина оказалась сильной, и чем настойчивее Джаво пытался освободиться, тем громче становился его собственный смех. Затем чернота нового терминала разверзлась и проглотила его. Или же это он сам сделал шаг в открытую дверь? Он – другой, высмеивающий человеческие слабости и привязанности.
- Пусти меня! – крикнул Джаво не столько Турелле, сколько своей второй половине, вцепившейся в сознание мертвой хваткой, продолжая истерично хохотать, сводя с ума. – Пусти… - он захлебнулся хлынувшей в рот густой чернотой, которая заполнила его без остатка, лишила тела, оставив обнаженное сознание, которое сжималось, не зная, куда спрятаться и как вернуть утраченное тело.
Холод стал абсолютным. Ничего не осталось. Мир замерзал, и вместе с ним замерзало попавшее в ловушку сознание. Или же не в ловушку?
- Хватит хныкать, мальчишка! – услышал Джаво детский голос, звучавший, казалось, отовсюду.
- Кто здесь? – Джаво тщетно пытался понять, как устроен мир, в котором он оказался.
Какими были законы, правила, основные протоколы? Если это Подпространство, то почему точка сборки не адаптировалась к новой среде, почему отсутствуют алгоритмы восприятия?
- Где я? – закричал Джаво, исторгая вместо слов тьму, из которой состояло его тело, и можно было кричать бесконечно долго, выдыхая тьму самого себя, которая снова становится тобой.
«Где я?» - подумал Джаво, заставляя себя успокоиться.
Тишина.
- Кто я? – спросил мальчик.
- Вот так уже лучше, - похвалил его за сообразительность старческий надтреснутый голос.
- Кем я стал?
- Кем стали мы все мы, - поправил голос женщины, который почему-то напомнил ему голос матери.
- Или кто стал нами, - добавил мужской голос, напомнив голос отца.
- Я – это вы? Или вы – это я?
В ответ раздался детский плач, сменившийся старческим хрипом, возможно последним, изданным за мгновение до смерти.
- Всегда и никогда, - прошептал хор голосов. – Везде и нигде – ты… Повсеместно… Ежесекундно и длинною в вечность… - шепот хора голосов усилился до невыносимых вибраций, от которых, казалось, могла распасться личность. – Все и ничто, - громыхал едва различимый шепот тысяч голосов одного голоса в разные временные промежутки.
Бесконечные вибрации пронзали сознание Джаво, уносясь в недосягаемую даль пустоты, чтобы вернуться, отразившись от еще одной содрогающейся личности.
- Рахаб! – догадался мальчик. – Рахаб и Турелла!
Невозможно было сопротивляться вибрациям и невозможно отдаться во власть их накатывавших беспощадных волн.
- Ты – ничто. И ты – это все, - услышал Джаво шепот себя самого.
Шептали младенец и старик, юноша и мужчина. Шептали, обливаясь слезами и радуясь, печалясь и гогоча до слез, ненавидя и любя, готовясь умереть и принести себя в жертву. Все это был один человек, но в разные промежутки времени, словно жизнь сжалась до абсолютной единицы в планковской системе исчисления и одновременно растянулась до кальпы, вобравшей в себя больше четырех миллиардов лет, за которые можно произнести тысячи триллионов слов, но теперь все они звучат в одно мгновение, разрывая мир бесконечными вибрациями.