– Кто знает, может быть… да, да, да…
Я знал привычку моего талантливого друга обмениваться мыслями с… самим собой и поэтому нарочно не обращал на него ни малейшего внимания.
– Да, может быть… Попытаемся! – громко произнес Путилин.
Он встал и, подойдя ко мне, спросил:
– Ты хочешь следить за всеми перипетиями борьбы?
– Что за вопрос!
– Так вот, сегодня ночью тебе придется довольно рано встать. Ты не посетуешь на меня за это? И потом – ничему не удивляйся… Я, кажется, привезу тебе маленький узелок…
Я заснул как убитый, без всяких сновидений, тем сном, которым спят измученные и утомленные люди. Сколько времени я спал – не знаю. Меня разбудили громкие голоса: лакея и Путилина.
– Вставай, вот и я!
Я протер глаза и быстро вскочил с постели.
Передо мною стоял оборванный золоторотец. Худые, продранные штаны. Какая-то бабья кацавейка… Кругом шеи обмотан грязный гарусный[2] шарф. Дико всклокоченные волосы космами спускались на сине-багровое, все в синяках лицо.
Я догадался, что передо мной – мой гениальный друг.
– Ступай! – отдал я приказ лакею, на лице которого застыло выражение сильнейшего недоумения.
– Постой, постой, – улыбаясь начал Путилин, – ты не одевайся в свое платье, а вот, не угодно ли тебе облачиться в то, что я привез в этом узле.
И передо мною появились какие-то грязные отрепья, вроде тех, которые были на Путилине.
– Что это…
– А теперь садись! – кратко изрек Путилин после того, как я оделся. – Позволь мне заняться твоей физиономией. Она слишком прилична для тех мест, куда мы идем…
Глава III. Среди нищей братии
– Бум! Бум! Б-у-ум! – глухо раздался в раннем, утреннем, промозглом воздухе звон колокола Спаса на Сенной.
Это звонили к ранней обедне.
В то время ранняя обедня начиналась чуть ли не тогда, когда кричали вторые петухи.
Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет утра с трудом можно было разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.
То были нищие и богомольцы.
Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отвратительную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.
– О, Господи! – тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старух-богомолок, крестившихся широким крестом.
Когда Путилин и я, подойдя к паперти, перешли ее и вошли в сени церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.
– Это еще что за молодчики появились? – раздались негодующие голоса.
– Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? – наступала на Путилина отвратительная старая мегера.
– А ты, что же, откупила все места, ведьма? – сиплым голосом дал ей отпор Путилин.
Теперь взбеленились все.
– А ты думаешь, даром мы тут стоим? Да мы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..
– Что с ними долго разговаривать! Взашей их, братцы!
– Выталкивай их!
Особенно неистовствовал страшный горбун.
Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, порывисто колыхалось, длинные цепкие руки-щупальцы готовы были, казалось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях, единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.
Я не мог сдержать дрожи отвращения.
– Вон! Вон отсюда! – злобно рычал он, наступая на нас.
– Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? – говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.
– Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. – начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. – Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать! Нате, держите!
Картина вмиг изменилась.
– Давно бы так… – проворчала старая мегера.
– А кому деньги-то отдать? – спросил Путилин.
– Горбуну Евсеичу!
– Он у нас старшой.
– Он староста.
Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.
Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на страшном лице урода.
– За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки – нам на дележ. А то, все равно, – сживем!..
Ранняя обедня подходила к концу.
Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими о вчерашнем трагическом случае перед папертью Спаса.
– Как вы, почтенный, насчет сего думаете? – с глупым лицом обращался он несколько раз к горбуну.
– Отстань, обормот!.. Надоел! – злобно сверкал тот глазом-щелкой.
– У-у, богатый черт, полагать надо! – тихо шепнул Путилин на ухо соседу-нищему.
– Да нас с тобой, брат, купит тысячи раз и перекупит! – ухмылялся тот. – А только бабник, да и здорово заливает!..