…Спустя полчаса беседа за столом спокойно шла уже в совершенно ином направлении.
Костя Рыжиков, уличив момент, когда Куроногов отошел в соседнюю комнату, подкрался к окну, полистал бумаги.
- Интересуетесь?
Драхенблют подошел незаметно, и Костя вздрогнул от неожиданности.
- Интересуюсь, Иван Моисеевич. А что вы намерены делать с этим прошением?
Драхенблют легкомысленно махнул рукой.
- Ничего.
Рыжиков по-девичьи хлопнул лохматыми ресничками:
- Как это?
- А вот так. Я ничего не буду делать с этим прошением, как ничего не делал с двумя десятками других подобных его прошений.
- Разве это возможно? – ахнул Рыжиков.
Драхенблют промолчал и лишь приподнял брови, что можно было трактовать как «уж поверьте мне, возможно и не такое».
- Но кто это был?
- Кверулянт. Один из.
- Кто, простите?
- Кверулянт. Хомо кверулус – человек жалующийся.
- Не совсем понимаю…
- Видите ли, Костя, - Драхенблют по-отечески похлопал молодого человека по плечу, - Есть такие больные, у которых вся их болезнь заключается в необходимости с кем-нибудь судиться и на кого-то жаловаться. Господин Лядащев – один из таких, и, к моему прискорбию, он имеет несчастье жить на территории моей части…
- Лядащев? Какая-то знакомая фамилия.
- Лет пять назад он был довольно известным адвокатом. Защищал купца Подгузникова, которого осудили.
- Ах да, я помню. В газетах еще писали, что он сошел с ума. Мы тогда обсуждали эту историю еще и потому, что наш учитель словесности тоже немного… двинулся рассудком, и его поместили в больницу для душевнобольных…
- Ну так вот, – кивнул Драхенблют, - Говорят, что после проигранного дела, Лядащев начал сам с собой разговаривать. Жена упекла его в больницу, а сама ушла от него к прокурору Самосудову. Лядащева лечили, да не долечили. Сейчас вот он всякую ерунду написывает мне, городскому голове, председателю суда, прокурору – прокуроров, он, надо отметить, с тех пор особенно не жалует, - полицмейстеру, и даже губернатору. И на личный прием обязательно приходит пару раз в месяц. Торговку базарную заговорит насмерть, дай только волю… А еще он очень любит судиться обо всем подряд. Так что, Костя, крайне опасное это дело – свихнувшийся юрист. Поэтому я и прячусь от него, уж очень он любит со мной гутарить за жизнь, не отцепишься. Как репейник. У меня от этих разговоров потом печень болит дня два и язва открывается.
Рыжиков помолчал, усваивая новые знания. Потом повторил, запоминая:
- Хомо кверулус…, - но тут же опомнился: - А помочь ему нельзя? Еще полечить?
- Его уже полечили,- загадочно нахмурился Иван Моисеевич, знавший, видимо больше, чем говорил.
Ветер ударил в стекло, отчего старая рама жалобно затрещала. Рыжиков невольно отшатнулся от окна.
Спустя минуту он вполголоса признался:
- А мне его отчего-то жаль.
- Поначалу всех их жаль. Но это пройдет, - убежденно сказал Драхенблют, и без паузы предложил: - Чаю?
(1) Abyssus abyssum invocat - (лат.) «бездна взывает к бездне»;
(2) Gaudium magnum nuntio vobis - (лат.) «великую радость возвещаю вам».
13-14 февраля 2016 года
Конец