На самой верхней, так называемой «солнечной» палубе, выше которой были лишь трубы, капитанский мостик и площадка для почтового аэроплана, нежилось так много пассажиров, что Норд засомневался, найдет ли он Зою Клински. В конце концов, он видел ее почти что мельком, к тому же в неестественном освещении.
Но он зря беспокоился.
— Ее сиятельство в окружении свиты, — тронул Гальтона локтем язвительный биохимик.
На шезлонгах, наслаждаясь теплом и солнцем, загорало немало дам, но лишь подле одной из них, как бы по случайности, не было ни одного свободного места. Вокруг сплошь мужчины. Одни сидели, другие стояли, третьи вроде бы прогуливались — только очень уж неширокими кругами. И смотрели, кто явно, кто застенчиво в одну сторону.
На пляжах раскованного Кот д’Азура купальный костюм, состоящий из двух узких полосок ткани, вероятно, уже не был редкостью, но в пуританской Америке или на борту чопорного немецкого парохода этакая непринужденность была в диковину.
Мисс Клински лежала в расслабленной позе, прикрыв глаза темными очками, а нос листком ландыша. Ее узкое, почти девчоночье тело, казалось, не впитывало солнечные лучи, а само их источало. Длинные, ничем не прикрытые ноги на вкус доктора Норда были тощеваты, но, судя по взглядам мужчин, большинство из них так не считали.
Загорающая наяда не обращала внимания ни на жадно пялящихся мужчин, ни на возмущенные взгляды дам.
— Вы думаете, это она завлекает самцов? — вполголоса поделился мыслями Айзенкопф. — Как бы не так! Я эту породу знаю. Ей наплевать на окружающих. Знаете, аристократы запросто ходят при слугах голые или справляют нужду. Потому что не считают плебеев за людей.
Привычки аристократов Гальтона мало интересовали, но это шоу было не на пользу делу.
Он подошел к шезлонгу.
— Извольте одеться и спускайтесь к нам в каюту, товарищ, — сказал Норд со всей возможной строгостью. — У нас будет совещание.
Она приспустила очки и зевнула — весьма аристократично, одними крыльями носа.
— В СССР красивую женщину «товарищем» называют лишь старые большевики или гомосексуалисты. На старого большевика вы непохожи, а за гомосексуализм там могут посадить в тюрьму. Так что вы с этим обращением будьте поосторожней.
Гальтон не знал, как отнестись к этим словам. Про красивую женщину было сказано безо всякого кокетства или хвастовства, это прозвучало как констатация очевидного факта. Общий же смысл высказывания был не очень понятен: то ли добрый совет, то ли насмешка.
— Мы вас ждем, — чуть менее строго сказал Норд, и они с Айзенкопфом удалились.
Трое зевак (один в канотье и темных очках, двое в одинаковых полотняных костюмах), глазевшие на полуголую деву истовее всех остальных, вдруг потеряли интерес к ее худосочным прелестям. Быстро переглянулись, о чем-то пошептались. Канотье осталось на месте, полотняные двинулись вслед за приятелями княжны.
Когда группа наконец была в сборе, доктор произнес небольшую, но тщательно продуманную речь, призванную, с одной стороны, дать заряд бодрости и конструктивного оптимизма, с другой — обрисовать задание во всей его сложности. Своим спичем Норд остался очень доволен. Ему нравилось говорить на свежевыученном языке, слова которого будто сами собой слетали с губ — ощущение удивительное, но очень приятное. Особенно пригодился выпитый в предпоследнюю ночь учебы «Словарь пословиц и поговорок», Гальтон ими так и сыпал. Первая часть его выступления, где основной упор делался на слаженность действий, прошла под лозунгом «думай двояко, а делай одинако». Закончил Норд (уже после перечисления всех предстоящих трудностей) уверенным «ан ничего, не первую зиму волку зимовать» — то есть, мы с вами люди опытные, как-нибудь справимся.
От преамбулы перешел к плану действий.
Прежде всего требовалось установить, в каком учреждении ведутся секретные работы по экстракции «гениального» вещества: в Институте экспериментальной биологии, в Пантеоне мозга, в неведомом Институте пролетарской ингениологии, в ленинградском Институте мозга либо еще где-нибудь.
Гальтон стал рассказывать, что известно о деятельности каждого из перечисленных заведений. Члены экспедиции слушали, не задавая вопросов и вообще не проявляя особенного интереса. У доктора даже возникло подозрение, что все эти сведения им уже знакомы, а может быть, им даже известно такое, о чем руководитель группы и сам не имеет понятия. Однако Норд отогнал эту мысль как нелепую. Просто у всех своя манера слушать.
Герр Айзенкопф сидел восковой куклой, прикрыв веки.
Княжна сосредоточенно красила ноготки сиреневым лаком. Теперь у доктора была возможность разглядеть третьего члена команды как следует. С некоторым облегчением он увидел, что глаза у нее не подведены и ресницы не наклеены, как ему показалось вчера вечером, а просто волосяной покров на переднем ребре свободного края век (таково корректное название ресниц) очень густой, длинный и пигментированный. В сочетании со светло-голубой радужной оболочкой глаз это создает необычный эффект. Самоуверенное заявление о собственной красоте, ранее сделанное мисс Клински, полностью соответствует действительности.
Предстояло проверить, до какой степени интеллектуальное развитие красотки соответствует внешним данным.
— Зоя (простите, не знаю, как по батюшке), вы единственный из нас, кто недавно побывал в Советском Союзе, — обратился он к ней без «товарища», но тоже очень по-русски. — Можете ли вы сформулировать ваше общее впечатление от этой страны?
Умение обобщать информацию и делать точные формулировки — один из главных признаков развитого интеллекта. Ну-ка, как у нас с этим?
— По отчеству девушек в СССР называют только осколки старого режима, так называемые «гнилые интеллигенты», — сказала мисс Клински. — Зовите меня просто «Зоя», так будет естественнее.
Гальтон подумал: она не насмешничает, как мне показалось на палубе, а действительно хочет помочь. Очень хорошо.
— Советский Союз сегодня — самое интересное место на земле, — спокойно и серьезно сказала Зоя. — Если коротко: современная Россия — логическое завершение всей линии развития европейской цивилизации за последние 400 лет, начиная с кризиса христианской религиозности.