– В машину! – выдохнул на ходу Макс и толкнул Лику к задней дверце. Она дернула дверцу на себя и буквально влетела внутрь, получив нешуточный толчок сзади. Следом за ней, накрывая ее собой, в салон ввалился Макс. Машина уже ехала, так что устраивались и захлопывали дверь на ходу…
– Знаешь, Макс, я вот все думаю…
– А ты не думай. Думать вредно.
– А тебе не кажется?..
– Кажется, и я тоже думаю.
– Сопоставим?
– Попробуем.
Они ехали уже часа три. Швейцарско-германскую границу миновали спокойно (за рулем сидел Макс, Лика лежала на заднем сиденье под пледом и делала вид, что спит, а Федор Кузьмич, скрючившись в три погибели, прятался в багажнике) и теперь неслись по автобану к далекому еще Мюнхену. Теперь машину вел Федор Кузьмич, это был его, припрятанный на всякий случай в окрестностях Цюриха «опель».
– Это не гвардейские дознаватели, – сказал Макс.
– Так точно! Как-то они уж очень быстро сориентировались. – Федор Кузьмич перестроился в левый ряд и погнал машину еще быстрее.
– Куда спешим?
– Неспокойно как-то на душе. Надо бы с Олафом поговорить.
– И?
– Есть у меня в Мюнхене один контакт. Чтобы его вычислить, дюже умным надо быть.
– Да? – Макс поерзал, меняя позу. – А что за контакт?
– А тебе не все равно?
– Просто любопытно.
– А ты не любопытствуй, Макс. Не все мои ответы могут тебе понравиться.
– Ты что, с этими связался? – удивленно спросил Макс.
– Мы, коммунисты, люди не брезгливые. И никогда брезгливыми не были.
– А не кинут тебя твои нацики?
– Не мои. Не кинут, – хмуро отозвался Федор Кузьмич. – Я кое-кого крепко за яйца держу. Пардон, мадемуазель.
– Я врач, – сказала Лика.
– Врач? Вот это удачно! Будет, Макс, кому перевязывать наши боевые раны… Нет, Макс, Ходящий определенно сказал: дознаватели.
– Он мог не знать, – пожал плечами Макс.
– А ты знаешь?
– Я считаю, ревнители.
– Окстись, мон женераль. Это сказки!
– Не скажи. Были данные.
– Серьезно? Не знал. Ну да мне и не положено было. И что, они действительно такие крутые?
– Федя, ты можешь поверить, чтобы Гвардия, пусть даже в связке с Черной Горой, смогла так легко вырезать Легион? Ну пусть не легко, но так, чтобы захватить транспорт с настроенным навигатором, да еще получить наши «адреса и явки»…
– Ну, теоретически…
– Вот именно, что теоретически. А практически, даже чтобы решиться попробовать, надо быть очень уверенным в своих силах индивидом.
– А чем тебе не нравится герцог Рекеша?
– Он мне, Федя, просто не нравится, но объективно он не дурак.
– Думаешь, Курорт тоже ек?
– Что такое «ек»? Впрочем, неважно, смысл понятен. Не знаю, но хотелось бы верить, что нет. Если Курорт – как ты сказал? ок?
– Ек.
– Ну если это, тогда шансов у нас нет. Ни у кого.
– Сколько им понадобится, как думаешь? – тихо спросил Федор Кузьмич.
– Двадцать лет – минимум, пятьдесят – максимум. От этого и пляшем, – уверенно ответил Макс.
– Всего ничего.
– Ну это как посмотреть…
Номер в гостинице она сняла сама. Сама прошлась по магазинам, покупая что-то тут и что-то там, сама нашла парикмахерскую, где на пальцах объяснила, что ей надо, и фотоателье тоже нашла сама. А ближе к вечеру, переодевшись в туалете многоэтажного торгового центра и надев парик, купленный днем, она отправилась в заранее присмотренную гостиницу и сняла там номер. Волосы у нее теперь были опять длинные (а под париком, напротив, еще короче, чем утром), темно-русые (на самом деле, обесцвеченные), кожаная юбка – короткая (ну очень короткая), а розовая блузка открывала больше, чем закрывала, такой в ней был вырез. Ну и лифчика на ней тоже не было. Портье рассматривал ее с огромным интересом. Его взгляд она чувствовала даже спиной. Вернее, тем, что ниже спины.
Выйдя из гостиницы в сумерках, она добралась до центра на метро, минут сорок погуляла вокруг Мариенплаца, выпила кофе в итальянском кафе и уже хотела отправиться на второй круг, когда к ее столику подошел Макс. Если бы не ждала его, она бы его, пожалуй, не узнала. Очки-хамелеоны, сивая борода и неопределенного цвета короткие волосы в сочетании с тяжелыми чуть ли не армейскими башмаками, черными джинсами и кожаным пиджаком практически скрыли его истинный возраст и изменили внешность. Теперь это был здоровенный арийский мужик лет сорока пяти или пятидесяти, из тех, что потребляют сосиски килограммами, а пиво литрами и самой глубокой мыслью которых является мысль, что при Гитлере был порядок. Макс наклонился к Лике и что-то громко сказал по-немецки. Лика ответила по-английски в том смысле, что не знает немецкого языка. Но, как оказалось, ее собеседник английский знал, хоть и плохо. Подсев к Лике, Макс провел с ней стандартный, вполне ожидаемый в такой ситуации разговор, и через пару минут они уже вышли вместе и отправились искать пивную. По дороге Лика передала Максу фотографии, а в пивной, отправившись в туалет, Макс передал их Федору Кузьмичу, которого в этот вечер Лика так и не увидела.