— Возможно. Он питается лотосом…
— Ой, и горазд же ты заливать! — отмахнулся Дик и вызвал у водителя приступ искреннего, звонкого хохота.
Дик, с полминуты полюбовался смешливым красавцем с античной внешностью и, махнув рукой, отправился прочь от уснувшего монорельса, прочь от цивилизации к милой его сердцу, заветной речушке в тенистом ущелье.
Лихо он чешет, этот автомедонт. Надо же придумать, форель в Золотинке. Нет ее там, не было никогда, да и быть не могло, по определению. Там и пескарю то будет тесно. Прелесть этой речки совсем в ином. Она источник неведомых грез и детских воспоминаний.
Дик хорошо помнил лето, проведенное на склонах потаенного ущелья, по дну которого стремилась к своему, скрытому под толщей горы устью, светлая речушка.
Вот и теперь, через столько лет, он безошибочно вышел к нужному распадку и свернул к знакомой тропе.
Дик успел сделать по ней всего лишь пару шагов, и застыл. Утренний сон, как ему показалось, все еще витал где-то над ним. Что за морок! Тропа, как и сам распадок, были сплошь покрыты каким-то невиданным голубым гравием.
Дик нагнулся и поднял несколько «камешков» и с горечью убедился, что это синтетика. Ну, надо же было так все изгадить! Он прислушался и перевел дух, с Золотинкой все было в порядке, она все так же несла свои светлые струи по прежнему руслу. Ему только-то и оставалось свернуть к заветному ущелью и забыть оскверненный синтогравием распадок, как страшный сон.
***
— Эй, парень, назад! — послышался хриплый окрик позади Дика.
— Это еще почему?
Оглянувшись, Дик тщетно пытался разглядеть окликнувшего его человека. Солнце слепило ему глаза, но судя по голосу, юнцом тот не был.
— На трассу ступать не велено!
— Чего? Куда? Какая трасса? — Дик невольно огляделся и убедился, что это фальшивое покрытие, устремлялось вверх. Безжалостным, глумливым серпантином «трасса» петляла по склонам распадка.
— Здесь проложена олимпийская слаломная трасса, парень, — наставительно изрек бдительный страж, и Дик разглядел в ослепительных лучах солнца, дробовик за его плечом.
— Июль же в разгаре! — попытался вразумить стража Дик и едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска.
— Тебе что сказано? Геть оттеда! Нарушаешь грунтовку! — воркотнул тот уже более спокойно, но по-прежнему неумолимо.
— Да мне с полста шагов по этой твоей драгоценной трассе! А потом я сверну вправо, к Золотинке.
— Откуда я это знать должён-обязан? По трассе не положено!
Дик окинул взором поросшие ежевикой, орехом и буками дикие склоны и, сплюнув под ноги на драгоценную грунтовку, повернулся к стражу спиной.
— Слышь-ка, рыжий, пальну ить солью в зад! Ищи потом помощи у кабанов или медведев, кто из них тебе более поглянется. За моей заставой, на сто верст вперед, только эти тебе братья по разуму.
— Дед! Ты самогонкой накачался? Что ей сделается, твоей трассе?
— Считаю! Раз, эт-та два… — ответил сторож, прикладывая к плечу ружье и прищуривая глаз.
— Да старый ты чудила, мне на Золотинку! Что я здесь делать буду? — вспылил Дик.
— Парень, ты с чего вдруг взял, что это моя проблема? Вертайся, стрельну ведь! — продолжал гнуть свое ретивый страж.
— Отец, давай договоримся, мне здесь полста шагов, ничего с твоей грунтовкой… — попытался было Дик установить консенсус.
— Слышал ведь это я уже, — тоскливо протянул старик, — Сколько раз слышал. Договоримся, договоримся. Не тая у меня должность, чтобы договоры договаривать. А вот если тебе слабо на канатке со склона на склон перемахнуть, так и говори. Мало ли дураков с высотобоязнью в горы лезет.
— Что ты сказал? — золотисто-карие глаза Дика, обычно добродушные, замерцали в яростном прищуре, выгоревшие на солнце брови сошлись к переносице,
— Это кто высоты боится?
Бородач с двустволкой ухмыльнулся и кивнул на расписные, карамельные скамеечки канатной дороги, парящие над ущельем на неправдоподобно тоненьких, невесомых паутинках, почти невидимых в ярком июльском небе.