Жители Донска не разделяли странного увлечения, их устраивали дома, в которых они проживали, благо, те были добротны, отстроены на совесть еще при прошлой власти, но разве убедишь Павла Петровича!
С беспощадностью и стремительностью орла, защищающего гнездо, кидался он на строения, которые, по его мнению, требовали благоустройства и реновации, особенно реновации, зачастую под его горячую руку попадали школьные здания, администрации, заводы и фабрики. Дошло до того, что промышленные предприятия Донска были вынесены за пределы города, в единую заводскую зону, а там, где они располагались прежде, Павел Петрович построил симпатичные, прилепившиеся друг к другу, как ласточкины гнезда, таунхаусы, одинаковые, будто клонированные.
— Как думаешь, Вася, — спросил мэр водителя, — Надо бы пустые дома снести? Заброшенные. Есть тут еще, осталась парочка.
— Да быть того не может, — невозмутимо откликнулся Василий, продолжая следить за дорогой. Других автомобилей было не так много, Вася мог повернуться к собеседнику, но он считал доверенную ему жизнь величайшей ценностью, а потому не смел отвлекаться.
— Остались, остались, я тебе говорю, — пробормотал Павел Петрович, обращаясь скорее, к самому себе, чем к Василию, — Видел недавно на плане, смотрел, изучал. Не так много, но есть еще. Как и развалюхи, театр, например. Ну куда, скажи, в приличном городе такой театр? Это же стыд, засмеют! Приедет администрация района — и засмеют, так ведь?
— Театр — здание старинное, — в голосе Василия послышалось сомнение, и он пожал плечами. — С ним история связана.
— Понимаю, что связана, — мэр кивнул. — А все-таки, Донску не повредило бы новое здание. И дворец культуры можно бы построить! Большой, настоящий! Чтобы там не только сцена, не только кинозал, а все-все! И спортивные секции, и кружки, и занятия проходили бы. Лекции, семинары. Что думаешь?
— Мысль хорошая, — Василий кивнул, задумчиво глядя на дорогу. — Но ДэКа — одно, театр — другое. Театр большой нам и не нужен, у нас не миллионник, а театралов не много осталось. Мне вот театр даром не предлагайте, я б лучше на стадион пошел, футбол глянуть.
— Так ведь есть стадион, — опешил Павел Петрович, — В прошлом году стройку завершили.
— Есть, хороший. Ничего не скажешь. Но футбола-то нет! Кто к нам из звезд приезжал? Никто. А был бы интересный матч — я б первым бежал на стадион.
— По мне футбол лучше дома смотреть, — Павел Петрович откинулся на кожаную спинку сиденья. — Хоккей — тот да, лучше вживую. Сидишь рядышком, вся коробка — как на ладони. И девицы эти, которые выбегают в перерывах, видны лучше некуда! А на стадионе даже с хороших мест видимость так-себе, далеко. Не видно, не слышно, только фанаты орут. Нет, я лучше дома, перед телевизором, с сыновьями.
— И с пивком?
— Можно и с пивком, — согласился Павел Петрович, устало улыбнувшись. Пил он мало и редко, но любил показаться «свойским парнем» особенно перед избирателями.
Василий одобрительно крякнул и пустился в рассуждения о недавно просмотренной игре, мэр постепенно потерял нить повествования и, продолжая делать вид, что внимательно слушает, — умение бесценное для любого политика, вернулся мыслями к зданию театра. Снести его надо — и точка!
Пока Павел Петрович размышлял о сносе и новом строительстве, в его собственном доме супруга Меланья жарила к ужину блинчики. Меланья Красавина — младше мужа на двенадцать лет, вышла за Павла Петровича совсем юной, в те годы он еще не был мэром, а являл собой печального вдовца, обремененного сыном-подростком. Подобные трудности не смутили молодую женщину, та с радостью приняла предложение руки и сердца респектабельного, как ей казалось, мужчины, и вскоре они зажили счастливой семьей: Павел Петрович, вечно пропадающий на работе, красавица Меланья, старший сын мэра Артем и младший, общий сын супругов Сенечка. Разница в возрасте между братьями составляла шестнадцать лет, а к началу этой истории Сенечке едва исполнилось одиннадцать.
Братья были непохожи настолько, насколько возможно. Высокий, стройный, темноволосый и темноглазый, Артем пошел лицом в свою мать, а характером в отца: твердый, волевой, бесстрашный, служил в Донске старшим офицером полиции и служил отлично, Павлу Петровичу не приходилось краснеть за отпрыска.
Сенечка, светловолосый, даже белобрысый, курносый, с россыпью веснушек, был хрупким, немного болезненным, впечатлительным и романтичным. Погруженный в свои мысли, он мог часами смотреть в окно, любуясь красотой открывающегося пейзажа, застывать, если обнаруживал что-то увлекательное, ведомое ему одному, много раз пересматривал одни и те же, понравившиеся фильмы, любил читать, особенно приключения и сказки, витал в облаках, а потому, хоть и не был хулиганом, частенько прогуливал школу и учился из рук вон плохо, к немалому огорчению родителей.