А со стороны двора его почти полностью прикрывало дерево. Не очень толстый и не очень высокий ствол, деформированная, болезненного вида крона — но самый низ ее густо обвит сухими, закрученными спиралью виноградными лианами. Короче, одно из укромных местечек, которых в этом дворе наверняка еще уйма.
Только что мы тут будем делать? Не думает же она, что мы сможем отсидеться здесь до утра, тем более, что еще этим же вечером весь этот двор будет оцеплен как место совершения преступления.
— Что нам тут делать? — в моем громком шепоте прозвучало, я думаю, достаточно неподдельного недоумения и даже раздражения.
В самом деле, уж лучше бы мы пробежали под аркой на улицу. Пожалуй, после появления снайпера объяснить два дополнительных тела у патрульной машины труда не составит. Тем более что парализующий газ уже давно рассеялся.
Она с силой привлекла меня к себе, словно для любовного объятия. Только нежными чувствами, как я понял, в данном случае и не пахло. Ее пальцы — изящные тонкие пальцы прирожденной пианистки — впились в мой бицепс с такой силой, что я едва не вскрикнул от боли.
— Слушай меня, — прошептала она так эмоционально, что это прозвучало, как угроза. — Сейчас ты будешь делать все, как я скажу. Быстро и не задавая лишних вопросов. Времени, как ты понимаешь, очень мало. А если пойдешь через главный вход, то можешь далеко не уйти.
— Хорошо-хорошо, — тут же согласился я.
Она подтолкнула меня к дереву.
— Тогда давай, лезь за мной.
Быстро отвернувшись, она подпрыгнула, ухватилась за ветку, и, перебирая ногами по стволу, взобралась на нее, став совершенно невидимой снизу.
Чувствуя себя несколько не в форме после сегодняшних приключений, я, однако, последовал за женщиной.
А что мне оставалось делать? Судя по всему, мои желания все равно никто не будет принимать в расчет. Приключения все продолжались, и конца им не предвиделось.
Единственное, что вселяло в меня хоть какую-то бодрость — то, что у меня с «объектом» вроде бы начало вырисовываться некое подобие контакта.
Глава 10. Черный ход
— Стась?
— Капитан.
— К тебе, возможно, движется новый объект. Захватить его я не мог, а стрелять на поражение не стал. Вдруг он просто случайный прохожий.
— Понял, Кэп. Если выйдет, попробую проконтролировать. У меня тут, кстати, три багажных места.
— Живы?
— Живы. В отключке. У всех троих удостоверения ФСБ.
— Настоящие?
— Похоже, да. Хотя, конечно, придется сверить с базой данных.
— Нейтрализация прошла тихо?
— Не вполне, Кэп. Один стрелял. Выстрел был довольно громкий.
— Тогда уходи. Лишний риск нам не нужен. Быстренько приберись там и уезжай.
— Понял, Кэп. Буду ждать неподалеку. Вы там как, скоро?
— Не знаю, Стась. Все зависит от Малыша.
Но сам я уже так не считал. Ситуация изменилась: что-то накапливалось в ней все это время, и сейчас психологически она была уже не та, что вначале. Уже не было благородного прохожего, спасающего, может быть, совершенно безрассудно, прекрасную незнакомку от посягательства злодеев.
Теперь здесь было что-то другое: две жертвы, спасающие бегством свои жизни. И неважно, что одна из них была, так сказать, сознательной жертвой, а другая — чисто случайной или, скорее, по глупости ввязавшейся в чужую смертельно опасную разборку.
А ведь женщину хотели убить! Убить по-настоящему. До конца я понял это только сейчас. Мое первое впечатление, выходит, не было обманчивым: «быки» с бейсбольными битами выполняли конкретный приказ — приказ о физическом устранении, а когда из-за моего вмешательства он оказался не исполненным, то в дело вступила вторая сила, а потом и третья. Возможно, Стас у нашей машины столкнулся с четвертой.
Господи, во что же такое могла ввязаться эта женщина?
Что такое нужно сделать, чтобы тебя стремились убить одновременно бандиты, полицейские, гэбисты да в придачу еще и профессиональный снайпер неизвестной ведомственной принадлежности?
Да, ничего не скажешь, очень своевременно мы появились в этом городе и очень кстати ввязались в эту — теперь уже сомнений не оставалось — многостороннюю операцию, организованную неизвестно кем.
Промедли мы немного, и эта женщина была бы уже мертва.
Возможно, именно поэтому она тащила сейчас меня за собой.
Тащила кое-где в буквальном смысле.
— Ставь ногу сюда, — говорила она.
Я ставил ногу на указанный ею сук.
— Держись за эту ветку.
Я крепко обхватывал ее руками.
— Здесь подтянись.
Я честно попытался, но попытка едва не окончилась плачевно: рука соскользнула с влажной ветки, вместе с сопревшей, превратившейся в мыльную губку корой. Наверное, я бы упал, потому что и вторая моя рука, как я тут же почувствовал, стала съезжать с такой же ненадежной опоры.
— Держись! — ее шепот прозвучал испуганно, и это, пожалуй, мне польстило — выходит, она действительно беспокоилась обо мне.
Я стал ей небезразличен? С мысленным смешком я отбросил эту мысль, как нереальную, во-первых, и неуместную, во-вторых.
Впрочем, трудно думать о чем-то более подходящем, когда висишь на одной руке на высоте четырех или пяти метров — в темноте особо не разберешь — и чувствуешь, как твои пальцы разъезжаются на скользкой, будто покрытой слизью, ненадежной опоре.
Но тут же я ощутил, как ее пальцы — такие хрупкие, музыкальные — плотно обхватили мое запястье.
В следующее мгновение какая-то сила подняла меня вверх — метра на полтора и поставила на толстую и почти горизонтальную ветвь, упирающуюся в стену.
Я пережил момент причудливого смещения перспективы, от которого закружилась голова. Кажется, я пошатнулся, но она удержала меня, приобняв за талию.
— Ты что, боишься высоты?
— Да вроде нет, — прошептал я.
Наверное, со стороны, если бы кто мог нас увидеть, мы гляделись сейчас двумя воркующими голубками. Только думать об этом не хотелось. Меня все больше охватывала усталость, и она все больше напоминала полный упадок сил.
— Тебе плохо?
Наверное, я представлял сейчас для нее очень досадное затруднение, но в шепоте ее была только вполне натуральная забота.
Для меня это было унизительно. Я постарался собраться с силами, только, пожалуй, ничего из этого по-настоящему не вышло.
— Просто немного устал, — прошептал я в ответ.
— Держись за меня. — Я нерешительно обхватил ее за талию. — Крепче. Вот так. И не бойся, я не дам тебе упасть.
Да, не очень-то мне дается образ бесстрашного и неутомимого рыцаря без страха и упрека. Колени подгибались от слабости, а руки дрожали. Боюсь, она чувствовала это через ткань куртки и блузки.
Я судорожно вздохнул, когда мы оторвались от основного ствола и шагнули вперед, двигаясь по очень узкой и скользкой опоре.
— Не бойся. Все будет хорошо. Все уже позади.
Она успокаивала меня почти теми же словами, что я ее немногим раньше, и при этом буквально насильно увлекала меня вперед. Ее рука, в отличие от моей, не дрожала.
Мы двигались мелкими шажками, боком — она впереди, я позади. Вокруг нас частое переплетение ветвей создавало плотную, практически непроницаемую для глаза преграду. Темнота внутри кроны дерева была почти полная, так что мои ощущения времени и пространства стали настолько зыбкими, что я не мог уже на них положиться.
Мы шли долго, мне уже стало казаться, что речь идет о часах пути. Стена не приближалась, временами мне чудилось, что она маячит где-то очень далеко, как гора из-за горизонта, кажущаяся такой близкой и доступной — если не знать, что до нее десятки километров.
А потом мы вдруг оказались совсем рядом с ней.
— Держись крепче. Я освобожу свою руку.
Она чуть отстранилась от меня и обеими руками уперлась в стену. Нет, кажется, не в стену — в квадратное углубление в стене.
Окно? Возможно. Но не забранное стеклом, а чем-то забитое.
Раздался тихий скрип, потом короткий металлический лязг, тут же заглушенный гулом налетевшего ветра и шорохом трущихся друг о друга ветвей.