Пришла дочка почтмейстера с письмом, и я, оставив матушку читать его, отправился в кухню — послушать, как Сьюки, ощипывая гуся для завтрашнего обеда и измельчая пряности для начинки и глинтвейна, рассказывает истории о привидениях. В комнате витал аромат корицы и гвоздики, но мне не хватало миссис Белфлауэр, и я был уверен, что, несмотря на все наши старания, обеду будет далеко до прежних. Биссетт штопала чулки и делала вид, что рассказы Сьюки ее не интересуют, но время от времени, не удержавшись, отпускала неодобрительное или скептическое замечание.
— И с того времени по сейчас никто в деревне больше его не видел, — заключила Сьюки особенно жуткую историю 00 Исчезновении нечестивого церковного сторожа.
— Бред собачий, — проворчала Биссетт. — Нашла тоже чем забивать ребенку голову.
Тут в кухню вошла матушка.
— Джонни, — проговорила она, — пойдем? Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Мы вернулись в общую комнату и удобно устроились в оконной нише. При слабом наружном свете нам было видно, как падает за окном снег, словно добиваясь, неспешно и втихомолку, какой-то цели.
— Сыночек, — начала матушка, — ума не приложу, что мне делать с этим письмом от мистера Сансью.
— Скоро мы получим деньги?
— Понятия не имею. Послушай, я прочту тебе выдержку: «Лишение права выкупа закладной, следующее за обманом доверия подрядчика, — это случай, не предусмотренный в рамках почитаемого принципа, что — благие небеса, Джонни! — «Crastinus enim dies solicitus erit sibi ipsi. Sufficit diei malitia sua»…» По-моему, это латынь. «Тем не менее такого развития событий можно избежать, если нынешние акционеры согласятся увеличить капитал компании, ввиду чего настоятельнейшим образом рекомендую вам сделать дополнительное вложение в размере пятисот фунтов. Прилагаю на подпись соответствующие документы». Ну, что ты думаешь, Джонни?
— Мама, мне сдается, что-то там не заладилось.
— Не может такого быть, иначе зачем он предлагает нам внести еще деньги?
— Чтобы спасти те, которые мы уже вложили. Но, думаю, не стоит швырять хорошие деньги вслед плохим.
Это было любимое присловье Биссетт.
— Но тогда, если ты прав, мы можем потерять все, что вложили!
— Правда, но ведь ты говорила, что мы можем себе позволить потерять триста фунтов.
— Ну да, говорила. — Матушка опустила глаза и покраснела. — Но, видишь ли, Джонни, на самом-то деле денег больше.
Она заколебалась.
— Ты хочешь сказать, мы потеряем и те деньги, которые могли бы заработать, если все пройдет хорошо?
— Да, как раз это я и имела в виду. Так не думаешь ли ты, что нам нужно еще рискнуть?
— Да, наверное.
— Очень хорошо. Поступим так, как советует мистер Сансью, и вложим еще пятьсот фунтов.
Матушка немедленно села за секретер писать письмо и сказала мне, чтобы я попросил Сьюки вечером, по дороге домой, занести его на почту (по случаю праздника Сьюки было позволено провести ночь дома, с семьей).
Едва матушка запечатала письмо сургучом, как послышался топот и в комнату ворвалась Сьюки:
— Мэм, идемте быстрей! Пожалуйста!
— Что случилось? — встрепенулась матушка.
— У задней двери двое привидений ломятся в дом!
— Не будь дурочкой, Сьюки. Сама знаешь: напугалась из-за собственных рассказов, так?
— Нет, мэм, они настоящие. Мы как раз там сидели и слышим, кто-то скребется в дверь. Гляжу я в окошко, а там… — Она осеклась и продолжила дрожащим голосом: — Там две как есть бледнющие рожи, ей-ей.
Матушка обратила ко мне испуганный взгляд, у меня тоже задрожали поджилки, но, памятуя о своем долге как единственного в доме мужчины, я храбро (по крайней мере — на вид) возглавил шествие, которое замкнула Сьюки.
В кухне мы застали Биссетт — стоя у открытой задней двери, она кричала в темноту: «Убирайтесь!»
— Кто там? — спросила матушка.
— Двое бездельников явились побираться, миссис Мелламфи, — пояснила Биссетт, едва повернув голову. Потом вновь закричала в дверь: — Не слышали, что ли? Чтоб сию минуту вас здесь не было!
— Пусть войдут, — проговорила матушка. — Нельзя гнать людей от порога в рождественскую ночь, а тем более в такую непогоду.
— По мне, так неправильно вы поступаете, мэм, — возразила Биссетт, но, видя, что матушку не переубедить, открыла дверь и отступила от порога.
Вошла женщина, одетая в длинное ветхое платье, плечи ее покрывала шаль, засыпанная снегом. Она мигнула на ярком свету и слегка пошатнулась. Искаженное лицо было бледно как смерть, и мне стало понятно, чего так испугалась Сьюки. Женщина была далеко не худой, но мышцы на ее лице ослабели и повисли. За нею вошел мальчик, судя по росту, младше меня года на два, в длинном поношенном сюртуке, который болтался на нем как на вешалке.