- Ну, вот и славно, - легко согласился я, передавая торт, - а чай в этом доме найдется?
В животе у нее протяжно заурчало, и она ойкнула - негромко и смущенно.
- Брось, - махнул я рукой и наклонился, расстегивая молнии на сапогах, - между нами, врачами, говоря, что естественно - то не безобразно.
- А это в честь чего вообще? - Софья демонстративно покачала тортиком.
- Пятница тринадцатое, - меланхолично пожал я плечами, распрямляясь, - порой в такие вечера творятся страшные злодейства и великие непотребства.
Она неожиданно зло прищурилась:
- Так, ребенок, может мне лучше прямо сейчас тебя за дверь выставить? С твоими подростковыми фантазиями?
Я неторопливо повесил куртку на гвоздь и обернулся, стараясь придать своему голосу убедительности и укоризны:
- Поразительно, как в такую очаровательную головку могут приходить столь похабные мысли? Да еще по столь незначительному поводу...
Софья побуравила меня взглядом исподлобья. Видимо, я прошел какую-то проверку, потому что спустя пару секунд она начала бурно краснеть. Посторонилась и смущенно забормотала, глядя куда-то в пол:
- Проходи... Я сейчас чай... Только лук доварю, там уже почти готово.
- Лук? - заинтересовался я, - французской кухней балуешься?
Мы склонились над эмалированной кастрюлькой, что парила на электрической плитке.
- Вот, - подняла она крышку, показывая. Там в побулькивающей желтоватой жижице лоснилась мелко порубленная луковица.
- Ага, суп с плавленым сырком, - догадался я, принюхавшись, - лук, морковка, картошка и вареная колбаса?
- Здесь упрощенная рецептура, - покачала она головой и швыркнула с ложки, пробуя готовность, - только лук. Вряд ли ты настолько голоден... Ты как, вообще, меня нашел?
- Будешь смеяться, - я завертел головой, осматриваясь, - но прием "родственник из провинции" в твоей регистратуре сработал. Главное - выглядеть пожалостливее... Сколько тут у тебя, метров десять есть?
Высокий потолок был свежевыбелен, вдоль стены - одинарная панцирная кровать, прикрытая узорчатым покрывалом, на полу - тонкий матерчатый половик. В общем, было чисто и опрятно, даже несмотря на кривовато поклеенные обои. Да и сама Софья в легком домашнем халатике и теплых тапках на три размера больше выглядела неожиданно уютно.
- Девять, - она тоже заозиралась, словно впервые сюда попав, - это еще ничего, за стенкой четыре с половиной.
Я прошел дальше, к столу. Обои над ним пестрели надерганными из журналов картинками, преимущественно с Мироновым, Тихоновым и Делоном.
- Крас-с-савчики... - протянул, разглядывая.
Вышло неожиданно желчно.
- Ого, ревнуешь? - мурлыкнула она, расслышав интонацию. Губы ее изогнуло ехидцей.
- К бумажкам? - смерил Софи высокомерным взглядом, потом фыркнул, - глупости какие... - и неожиданно почувствовал, как заливает жаром щеки.
Да что за черт! Проклятый возраст...
- Мальчишка... - протянула она насмешливо, любуясь моими пылающими ушами.
- Ну да, не девчонка, - подтвердил я торопливо, - нормальная реакция. Согласись, было бы гораздо хуже, если бы я краснел, исподтишка любуясь товарищем по парте.
Софья опустила глаза и чему-то тихо улыбнулась. На обращенной ко мне щеке проявилась ямочка.
Заглянула в чайник:
- Есть водичка - не надо идти. Ладно, давай чай с тортиком пить, а супчик мой пусть настаивается на завтра. Или, даже, послезавтра, - и она попыталась разрезать столовым ножом бечеву на коробке.
- А нормальный нож в доме есть? - отодвинул я ее вбок. - Этим только головы мухам отпиливать...
Она побренчала чем-то в ящике стола, а потом извлекла на свет божий проржавевшую по краю железяку, наполовину обмотанную потертой темно-синей изолентой.
Я закатил глаза и с безнадежностью в голосе уточнил:
- Бруска точильного нет? - а потом вернул должок за "мальчишку", снисходительно протянув, - у, ж-ж-женщина...
Справились в итоге. Я накромсал, иначе это не назовешь, торт, она заварила в литровой банке крепкого чаю, и мы бодро стартовали.
Первый кусок закончили ноздря в ноздрю, но уже на втором Софья решительно вырвалась вперед: я уже неторопливо ковырял чайной ложкой в жирном шоколадном креме, а она продолжала перемалывать безе с настойчивостью оголодавшей саранчи. Дальше я и вовсе паснул, осоловело откинувшись на спинку. Она же приступила к третьему куску, но тут завод кончился и у нее - смотреть на торт с вожделением во взоре еще могла, но есть - уже нет.
Я, расслабившись от сытости, беззастенчиво разглядывал девушку и делал то, чего обычно старался избегать: думал о себе.
Кто, в сущности, я есть? Что за странное создание из меня получилось: и не подросток с опытом взрослого, и не взрослый в теле подростка? Откуда это сочетание несочетаемого?
Неукротимость желаний, что заставляет делать глупость за глупостью и получать от этого болезненно-сладкую радость - да вот хоть прямо сейчас. И, рядом с этим, вроде бы взрослое стремление взять на себя ответственность за кого-то еще, прикрыть, приписать за собой - не за красивые глаза и не в надежде на тварное тепло, а просто так, для себя, для души...
Химера, как есть, настоящая темпоральная химера...
"Его превосходительство зовет ее своей, и даже покровительство оказывает ей" - выстучал я пальцами мелодию из водевиля.
Софья тем временем доклевывала крошки безе со дна коробки:
- Как семечки, - призналась, смущенно улыбнувшись, - не могу остановиться.
Наконец, она отложила ложку. Оперлась локтями на стол, сложив кисти перед ртом, и чуть подалась вперед. Взгляд стал игриво-снисходительным:
- Ну, расскажи, что принес в дневнике за четверть? Что по поведению? Девочек в классе не обижаешь?
- Об оценках, значит, хочешь поговорить... - сладко улыбнулся я в ответ. Она тревожно заёрзала на стуле, что-то учуяв в моем тоне. Я выдержал паузу и продолжил, - давай, расскажи тогда, почему не даешь указания больным аспирин молоком запивать.
Она открыла рот, собираясь что-то сказать... И закрыла. Потупилась и потянулась долить чаю в наполовину полный еще стакан.
Я тихо порадовался. Умение вовремя промолчать дается лучшей половине человечества настолько плохо, что редкие исключения из этого правила заслуживают к себе особо бережного отношения - наподобие существ, внесенных в "Красную книгу".
- И мне добавь, - закрыл я тему и еще раз покрутил головой, вглядываясь уже в детали.
Со шкафа, что отгораживал кровать от двери, на нас свысока поглядывал видавший виды рыжий чемодан с округлыми латунными уголками-накладками. Из-за него высовывались рукояти бамбуковых лыжных палок с потертыми лямками. На открытой сушилке, что на подоконнике - посуда вразнобой. Среди нескольких алюминиевых ложек и вилок откровенно столовского вида выделялся своим добротным блеском штопор. Стопка разномастных книг рядком.
Я пригляделся к названиям на корешках и поперхнулся.
- Ой вэй'з мир... - схватился за голову, - какой же я идиот!
- Есть такое, - согласилась Софья степенно, - а как догадался-то?
Я обескураженно потер лоб кулаком. Сколько сил брошено не на то, сколько времени протекло зазря между пальцами... А ведь мог бы и сам сообразить, без подсказки!
- Ты стенографию изучаешь? - спросил у девушки.
- Что? - она явно не ожидала этого вопроса. - Ну, да, ходила на курсы...
- Сложно? - спросил я просто что бы что-то сказать. Какая, на самом деле, мне разница, сложно или нет? Для меня - нет.
Эх, а ведь мог бы на каникулах не строчить тетради стопками, а стенографию изучить - и те же самые обзоры просто полетели бы, и еще время осталось...