– Продолжаем наблюдать признаки повышенной активности со стороны оперативников ЦРУ. Также практически наверняка уверены в том, что прибывшая в город группа русистов задействована в какой-то комбинации, вся или частью. Оперативный контроль зафиксировал, что после посещения консульства две недели назад у них появилось большое количество однотипной фотопленки советского производства. Проверили – действительно наша чистая пленка. Полагаем, что она выдана им для выполнения какого-то задания.
– Прослушать консульство так и не получается?
– К сожалению, осуществить полноценную инфильтрацию средств технического контроля в помещения консульства пока не удалось, начальник этой станции ЦРУ полноценный параноик, – пожаловался Минцев на Фреда. – Сейчас под видом ремонтных работ на теплосетях осуществляем заведение микрофонов в трубы отопления консульства, но есть значительные технические проблемы из-за очень старых конструкций. Преодолеваем. Проводятся работы по ВЧ-навязыванию, но лазерная подсветка стекол затруднена тем, что наиболее важные помещения окнами выходят во внутренний двор и достаточно хорошо защищены.
– Понятно. – Андропов покрутил большими пальцами. – Как контролируете русистов? Что они фотографируют?
– Контролируем стандартно, силами внешнего наблюдения, с привлечением курсантов школы. Пока ничего особого выявить не удалось, вживаются. Фотографируют городские сценки, но в основном в школах – уроки, комсомольские мероприятия…
– Нужно разобраться, что им на самом деле интересно. Обязательно.
– Работаем над вербовкой, Юрий Владимирович, как самих русистов, так и сотрудников консульства. Владлен Николаевич в связи с этим передает две просьбы.
– Так? – Андропов опять взялся за авторучку.
– Во-первых, нужны специалисты по пантомимике. В Ленинграде такие есть, но мало, а тут сразу двадцать объектов, и всех надо проанализировать, прежде чем разрабатывать вербовочные подходы. Во-вторых, нужны свежие «ласточки» из тех, кто пока не на картотеке у противника. Штук шесть. И пара «воронов» поопытнее. Эти непосредственно для вербовки консульских, есть там одна кандидатка.
– Будут, – твердо сказал Андропов. – И «ласточки» прилетят, и «вороны». Константинова из Парижа как раз отозвали. Пусть дома пока поработает. Он, говорят, в морской форме для женщин неотразим. Борис, у тебя какие мысли?
– Что спрашивать-то у «Сенатора» будем?
Андропов с легкой улыбкой посмотрел в окно:
– Есть у меня один вопрос. Его и задам.
Глава 12
Суббота 21 января 1978 года, день
Ленинград, 8-я Красноармейская улица
– Ну, не буду мешать, – завершила свое краткое сообщение Тыблоко. Она даже не пыталась скрыть ехидную улыбку. – Дерзайте. Хуже, чем было, вы агитбригаду все равно не сделаете.
Дверь за ней прикрылась, и я остался наедине с недоумевающим классом. Почти наедине – у самого выхода притулилась на стуле, пытаясь стать невидимкой, классная, да по центру сидели отрабатывающая свою роль «завуч по внеклассной» и рыжая Мэри при ней.
Я вспрыгнул на сцену.
Из актового зала на меня с молчаливым скепсисом смотрели перекормленные топорной пропагандой дети.
Что им сказать? Как расшевелить?
Я громко хлопнул в ладоши.
– Мы начинаем, – произнес самым будничным тоном и сел, скрестив ноги, прямо на пол. – Попробуем сегодня разобраться в одном вопросе. В важном вопросе. Алена, прошу.
На сцену по ступенькам неторопливо поднялась наша солистка – единственный человек, с которым я поделился своим замыслом. Я вжал тугую клавишу, и из динамика полилась знакомая мелодия.
– «Бессаме, бессаме мучо…» – легко полетел по залу хрустальный девичий голос, и на задних рядах кто-то негромко захихикал.
Я мысленно поморщился – будет нелегко.
Отзвучали – прекрасно отзвучали два куплета. Я вдавил «стоп» и встал, глядя поверх голов, куда-то далеко за белый мрамор с фамилиями.
– Сороковой год, – уронил негромко и задумчиво. – Еще в целом мир, но над Землей уже встают коричневые тени. Где-то на далеких границах загораются первые пожарища. В воздухе витает предощущение большой, кровавой войны. Тогда и родилась эта песня-предчувствие, песня-проводы. «Бессаме мучо» – значит «целуй меня крепче». Почему она просит об этом? – Я сделал небольшую паузу, а потом, возвысив голос, продолжил: – Да потому, что эти проводы для миллионов станут проводами навсегда, и вкус последнего поцелуя – это порой все, что останется у женщины от ушедшего мужчины. Сороковой год, – повторил я мрачно и прогулялся вдоль авансцены. – Очень скоро и на русском языке зазвучит песня-прощание. Нет, там другие слова и другая мелодия, но наши дедушки и бабушки пели о том же. Послушаем?