Я наклонился и снял вертушку со «стопа».
– «Темная ночь, – с шипением и шелестом поплыло из динамика, – только пули свистят по степи…»
Зацепит? Нет?
Вслушиваются ли – быть может, впервые в жизни – в эту песню?
Я стоял, страшась встретиться взглядами с одноклассниками. Опять нажал кнопку и встал лицом к тишине зала.
– А мужчины… Почему они уходят? Да потому, что бывают такие моменты, когда мужчины, если они, конечно, мужчины, должны браться за оружие. Потому что им есть что защищать и есть кого защищать. – Я зло усмехнулся и впервые позволил себе посмотреть в глаза сидящих. – Помните, мы ездили на Пулковские высоты перед Девятым мая? Ара, ты запомнил, когда мы становимся мужчинами? – Я покивал своим мыслям, а потом жестко отчеканил: – Да, именно тогда – когда находим, что будем защищать.
Слушают! Никто не ухмыляется глумливо, не глядит безучастно в пол. Да, еще не готовы верить, но уже слушают.
– Что мы готовы защищать? Кого? Кто наши герои? Поговорим сегодня об этом. Ведь нам есть что сказать?
Я медленно поднял руки и опять громко хлопнул.
Сел, свесив ноги, на край сцены, глядя в глаза напротив. Много-много серьезных глаз напротив.
– Вот как-то так, ребята… Между хлопками было начало нашего выступления. – Я посмотрел на часы. – Первые пять минут. Остальные двадцать пять мы должны сделать вместе. Не надо ждать, пока кто-то вложит нам в рот чужие слова. Мы должны говорить сами.
В третьем ряду кто-то отчетливо хмыкнул.
Я спрыгнул вниз и неторопливо, демонстрируя столь недостающую мне уверенность, прошелся по проходу.
– Сема, – вздернул бровь, – тебе что, действительно нечего сказать? У тебя нет своего героя?
В его глазах что-то мелькнуло.
– Кто? – навис я над ним. – Говори.
– Хара, – словно через силу вытолкнул он.
– Отлично, – кивнул я, принимая. – Будешь Виктором. Как раз и типаж похож. Встань, Хара.
Вытащил его в проход и обошел по кругу, оценивающе разглядывая. Сема смотрел на меня, как на пришельца.
Я остановился напротив и, глядя глаза в глаза, ткнул его пальцем в грудь:
– Ты – Виктор Хара. От других людей ты отличаешься тем, что твои пальцы порой живут своей жизнью, и тогда они извлекают музыку из ветра, девичьих теней и звездного света. И вот палач хунты отрубает тебе кисти.
Я отступил на шаг и помолчал. В зале висела мертвая тишина. Меня не только слушали – меня разглядывали.
– И ты, Виктор, должен выдохнуть ему в лицо свое сокровенное: «И выбор прост – свобода или смерть». Иначе все зря. Все! Ты понял?
Побледневший Сема заторможенно кивнул.
– Запомни, что ты чувствуешь. Запомни, как вызвать это чувство. Это твой якорь. Когда перед тобой встанет серьезный выбор – вспоминай о нем.
Я прошелся взад-вперед, в возбуждении постукивая кулаком по ладони.
– Вот так мы, ребята, и будем делать наше выступление: собирать, как картину из мозаики, по фрагменту. Сначала ищем живые, еще не истоптанные символы, на которые реагируют наши сердца. А уж в каком порядке их уложить и чем соединить – это дело техники. Паша? – наставил на него пальцы пистолетом.
– Сталинград, – выскочило из него. – Брест, Севастополь…
– Хорошо… «Я убит подо Ржевом»… – И тут я споткнулся, вспомнив. Посмотрел поверх его вихров и сказал глуховато: – Хотя нет. Для тебя лучше пойдет «Мне кажется порою, что солдаты…». А форму бойца Красной армии на тебя мы найдем. Только тебе придется подстричься покороче. Ребята, ни у кого на даче «максим» не завалялся?
Этой немудреной шуткой удалось вызвать первые улыбки. Оно и верно, на одном пафосе далеко не уедешь.
– А предварим это девичьим хором. Девоньки, вытянете один куплет из «Ах война, что ты сделала, подлая»?
– Вытянут. – Алена по-хозяйски уверенно посмотрела на подруг. – Только ты зря от «Я убит подо Ржевом» отказываешься. Как раз перекличка получится: наш первый куплет заканчивается словами «…постарайтесь вернуться назад». И тут вы в ответ…
Кто-то из девчонок тихонько ойкнул:
– А может, не надо?
«Ирка, точно Ирка по голосу», – узнал я.
– Надо, – решил, подумав. – Но без Паштета. Он потом прочитает Гамзатова. И от той войны плавно перейдем к сегодняшним реалиям, к антиимпериалистической борьбе. Давайте – оглянулся я, – на что еще мы реагируем? Какие слова нас волнуют? Люди, события? Из относительно недавнего, за пару последних десятилетий? Фактически – за нашу жизнь? Ну?!