– Да нужен он мне…
– Знаю, – веско сказал Брежнев. – Все знаю. И кто слушок про свадьбу его дочери в «Шпигель» запустил, тоже знаю. Нехорошо, Юра… Нехорошо через западные газеты такое проворачивать – страну позоришь.
Брежнев замолчал, и в наступившей гулкой тишине фигура Андропова в кресле чуть оплыла – так проседает собирающееся потечь мороженое.
Генсек чуть заметно усмехнулся и резко сменил тему:
– А что собрался доложить по этому делу – молодец, хвалю. И за смену моих таблеток тебе отдельное спасибо – помогло. Серьезно помогло.
Андропов потряс головой, словно боксер, приходящий в себя после грогги. Собрался, усмехнулся куда-то вбок и признался:
– Да… Неожиданно. – Он растерянно посмотрел на свои папки. – Так докладывать?
Брежнев задумчиво оценил объем, потом уточнил:
– У тебя там все важное есть?
– Да. – Андропов вытянулся, преданно взглянул на генсека и торопливо заверил: – Все полностью: и сообщения все, и результаты основных экспертиз, и предварительные выводы, и план оперативной разработки.
– Хорошо. – Леонид Ильич повелительно шевельнул бровью. – Оставь, почитаю перед сном. А пока скажи просто: за последние несколько недель подвижки есть?
– Есть, – с готовностью кивнул Андропов. – Мы установили двухсторонний канал связи. Теперь можем задавать свои вопросы и получать на них ответы.
Брежнев чуть заметно напрягся, но в голосе его прозвучала лишь легкая небрежность:
– Что-нибудь уже спрашивал?
Юрий Владимирович тихо порадовался своей предусмотрительности.
– Только один вопрос: «Кто вы»? – доложил он, преданно поедая глазами начальство.
Леонид Ильич аккуратно сбил столбик пепла в хрустальную пепельницу:
– Ответ был какой?
– Да, вчера получили: «Советский человек».
– О как! – Брежнев вскинул брови. – Советский, значит… Да еще и человек.
Длинно выдохнул последнюю затяжку, вдавил окурок и приказал:
– Выясни, что значит для него «советский».
Эпилог
Воскресенье 19 февраля 1978 года, позднее утро
Ленинград, Невский проспект
Утром прошел обильный снегопад. Когда мы вынырнули из метро, нечастые пешеходы еще только начали натаптывать свои тропинки. Пушистое полотно, что упало на город, оставалось почти девственно-ровным. В воздухе танцевали редкие припоздавшие снежинки; их золотил свет, проливающийся сквозь тонкие полупрозрачные облака.
– Солнышко, нам туда. – Я потянул Томку через мостик к «Дому книги».
Брови у девушки задумчиво съехались к переносице. Я покосился на нее с легкой иронией. Вчера пообещал ей свежих впечатлений, и теперь она пыталась, исходя из направления нашего движения, угадать, что бы это могло быть. Приятно, черт подери, что эта попытка заведомо обречена на неуспех.
Мы прошагали мимо входа в «Лягушатник», и на лице Томы отразилась легкая обескураженность. Похоже, она определила для себя это кафе-мороженое в качестве конечной точки нашего путешествия и теперь недоумевала – право, не к пышечной же на соседней улице я ее с такой помпой веду?
Подергала за рукав куртки, бровки умильно вскинулись домиком, смотрит от плеча, снизу-вверх. Ну что за прелесть!
– Уже рядом, – заговорщицки шепнул я в ушко, чувствуя себя этаким Дедом Морозом.
Свернули в, наверное, самый известный ленинградский проходной двор – здесь режут с Невского на Желябова, к той самой пышечной и Дому ленинградской торговли. Но вместо того чтобы топать слева от Кирхи, я начал вспахивать неглубокую снежную целину, обходя здание с другой стороны.
– Там же тупик! – с недоумением воскликнула Томка.
– Только не для нас. – Я посмотрел на нее чуть свысока, а потом воспользовался моментом ее растерянности и быстро чмокнул в аккуратный носик.
– Еще! – Глаза ее светились счастьем, и цвет их был уже не важен.
Я прильнул к мягким губам, остро сожалея о том, что мы на зимней улице, а не в теплой безлюдной квартире.
Впрочем… Осталось каких-то метров пятьдесят. Поэтому целовались мы недолго – минут пять, а потом я подвел девушку к неприметной двери в стене и достал набор отмычек. Современные замки они не берут, но все довоенное с ними открывается влет.
Хотелось воровато оглянуться на окна жилого дома за спиной, но это было лишним. В конце концов из Кирхи есть аж четыре выхода, и, если что, гоняться за нами будет милиция, а не хунта. А вот Томка, сразу поняв, что я задумал, взволнованно охнула и принялась испуганно озираться.
Престарелая дверь не смогла оказать достойного сопротивления – раз, два, и я уже тяну ее на себя.