Юрий Владимирович улыбнулся, словно извиняясь, и развел руками:
– Что называется, без комментариев. Но, Дмитрий Федорович, я очень, очень прошу отнестись к этой рекомендации крайне ответственно. Источник серьезней некуда, поверьте мне.
Устинов слегка пожал плечами и повернулся к Титову:
– Герман, сколько до следующего запуска?
– Полгода. Только что крайний был, «Космос-954», восемнадцатого сентября.
– Ну хорошо. – Устинов коротко кивнул. – Обещаю, задачу конструкторам поставлю. Но надо будет сначала оценить объем. Может быть, для этого всю компоновку менять придется. А там изделие очень непростое. В восемьсот килограммов реактор смогли уложить. Тебя только этот вопрос интересовал?
– Да. – Андропов твердо посмотрел на коллегу по Политбюро. – Интересовал и очень беспокоил.
– Ну, считай, что ты скинул свое беспокойство мне. Разберемся. Пообедаем?
Они шли в столовую, перебрасывались малозначащими фразами, а в голове у Андропова который день настойчиво вертелись одни и те же вопросы: «Почему «Сенатор» шлет такие материалы именно мне? Ладно, первые письма были по профилю Комитета. Ну, почти все… Но сейчас? С какого бока надо писать об этой инфляции председателю КГБ? О месторождениях ниобия и алмазов? Об атомном реакторе спутника? Да даже по таблеткам Леонида Ильича можно было бы найти иного адресата. Понятно, что стране прокладывают путь в будущее, дают точку опоры. Но почему это делают именно через меня? Ведь я не первый и даже не третий в иерархии. От силы пятый-шестой. Что же такое «Сенатор» видит в будущем именно обо мне?»
Юрию Владимировичу страстно хотелось узнать ответ на этот вопрос. И побыстрее.
Среда 5 октября 1977 года, утро
Ленинград, Измайловский переулок
– Ну ты как? – сразу от двери обеспокоенно уточнил я и завертел головой в поисках стула.
Тома сдвинула под одеялом ноги правее и кивнула, мол, садись на тахту. Я обрадовался – так даже лучше.
– Уже легче… – Она поддернула одеяло повыше и опустила руки поверх. Тонкие пальцы сразу начали суетливо теребить ткань. Тома взглянула на них с укоризной и сцепила кисти в замок. – Глотать уже почти не больно, но температура по вечерам еще есть. И голова иногда болит.
Она полусидела, откинувшись на две подложенные под спину подушки, а тепло рыжевато-каштановых волос не давало забыть о разгулявшемся за окном листопаде. Мой взгляд невольно заскользил ниже, от прядей к ровному носику с горсткой неярких веснушек. Потом дальше, к живущей своей жизнью ямочке на щеке, и по стройной шее, к чуть выглядывающей из-под одеяла тонкой ночнушке. В ее вырезе началом легкого изгиба проступали две тонкие косточки, а в беззащитной впадинке между ними билась, гипнотизируя меня, торопливая жилка.
Я с трудом отмер и, стесняясь охватившей меня нежности, перевел взгляд левей, на дальний угол пододеяльника. Там, отброшенная, лежала книга с узнаваемой обложкой: «Антимиры». Рядом, вытянувшись во всю длину, разметался знакомый котярий. Он даже не потрудился приоткрыть глаза, настаивая на том, что-де, спит, но самый кончик пушистого хвоста нервно подергивался.
– Забавное соседство, – улыбнулся я, лихорадочно ища тему для непринужденной беседы.
Тома посмотрела туда же и непонимающе вздернула бровь.
– Ну… Мой кот, как радиоприемник… – продекламировал я.
– А! – посмеялась девушка. – Точно. А я и не заметила совпадения.
Кот прянул ушами и, приподняв голову, недовольно осмотрел нас.
– Точно, и глаза зеленые, – хихикнула Тома и слегка подергала его за заднюю лапу. – Что, Васька, ловишь мир? О тебе писали?
Тот недовольно выдернул лапу, с предельно брезгливым выражением морды оглядел ее и начал демонстративно вылизывать.
Я придвинулся к Томе и изучающе пригляделся. Склеры были чуть покрасневшими, кожа – бледнее, чем обычно, но по углам челюстей уже не выпирали лимфоузлы, а из-под глаз почти ушли темные круги. Губы, избавившись от сухих корочек, опять стали милыми и желанными. Тонкие такие, подвижные, с естественным четким контуром… Вот они мягко изогнулись, а по краям на щеках загуляли две небольшие ямочки. Потом кончики губ поползли дальше, и улыбка приобрела ехидный оттенок…
– Хм… – одернул я себя смущенно. Выпрямился и хрипловато продолжил: – Да… Плохо. Пустовато без тебя в школе.