Я мотнул головой и пожал плечами.
– Мы с тобой бычков как-то на Шаморе ловили. Ты, правда, тогда совсем мелкий был, лет пять.
– А-а-а, – протянул я, припоминая валы водорослей на берегу, резкий, насыщенный йодом запах и шустрых морских блох. – Это не вы потом с причала свалились?
И я звонко прищелкнул пальцем под подбородком.
Папа и Иннокентий переглянулись и громко заржали.
– Вот так мы отпечатываемся в памяти подрастающего поколения, – смахнув слезу с уголка глаз, сказал папа. – Нет, то Володя был. Здорово мы тогда, да, Кеш?
– Определенно. Ну, между первой и второй…
И они повторили. Было очевидно, что сегодня правило здешних застолий «открытая бутылка в любом случае допивается» нарушено не будет.
– Ну, Андрей… – Иннокентий с видимым удовольствием зажевал лимон «а-ля Николя». – Рассказывай, как живешь-можешь. Девчата в классе не обижают?
– Да что ж вы такое на наших комсомолок наговариваете, товарищ Иннокентий, – делано возмутился я. – Как они могут забидеть такого гарного хлопца, как я?! Я на один бутерброд вас обездолю, да?
– Что, наоборот, отбоя нет? – Иннокентий пододвинул мне тарелку с бу́тиками.
Я коротко призадумался. М-да, а ведь накрутилось на меня этих отношений с подковырками, как змей на Лаокоона.
– Ну, время такое… Молодое. – Я развел руками. – Мы выбираем, нас выбирают.
– И выбрал? – Гость неожиданно остро глянул на меня.
– Да, – сказал я твердо.
– Мм? – протянул папа заинтересованно. – Скажешь?
«Собственно, что скрывать?» – подумал я.
– Афанасьева.
– А! – без малейшей паузы с немалым энтузиазмом откликнулся папа. – Рыжая мама. Такая… Видел на собраниях. Да, одобрям-с.
Я многозначительно поиграл бровями.
– Ну в смысле дочка ж на маму, наверное, похожа? – заюлил папа, отводя от себя подозрения, и, потупившись, потянулся к бутылке.
– Хм… Ну понятно, – ухмыльнулся Иннокентий и пододвинул свою рюмашку под разлив. – И хобби себе нашел, да? Или будущую профессию? Думаешь стать великим математиком?
– Хобби у меня – кройка и шитье. А как с математикой отношения сложатся, неизвестно. Но наука красивая.
– Кстати, – вмешался папа, – представляешь, Кеш, он себе сам за неделю джинсы сшил, от настоящих не отличить, даже пуговицы и нашлепку на карман настоящие нашел. И на меня две рубашки сшил. Во, смотри, на мне одна как раз!
Иннокентий пощупал, поцокал и вновь повернулся ко мне:
– В математике-то ничего пока не открыл?
– Какое «открыл»! Грызу основы.
– По пять-шесть часов в день, отец говорит?
– Силы есть – грызу. Заканчиваются – отдыхаю. – Я посмотрел на гостя с легким недоумением, что-то происходящее допрос начинает напоминать.
– Да нет, Володя, все нормально, – невпопад сказал Кеша, повернув голову к папе. – Я тебе уже сейчас могу сказать. Ну почти… Но кто не без странностей?
Папа отчетливо выдохнул и чуть порозовел.
– Ну и слава богу. – Мне показалось, что он сейчас перекрестится, но вместо этого папа решительно тяпнул рюмку. – Отрицательный результат – тоже результат. И какой хороший!
Я приподнял бровь, показывая, что потерял нить беседы.
– Да напугал ты меня! – воскликнул папа, гневно двигая бородой. – Этим своим математическим энтузиазмом!
Горлышко бутылки чуть постучало по рюмашке, и несколько капель пролилось мимо.
– Тьфу! – с чувством констатировал папа. – Аж руки дрожат. Я ж шизу у тебя заподозрил. Бред изобретательства или величия.
– Хм… – Я с трудом удержался, чтобы не засмеяться. – Бред величия? Я сильно чем-то хвастал?
– Ну… – Папа неопределенно поводил рукой в воздухе. – Скрытый бред.
– Скрытый бред? – переспросил я и, не сдержавшись, заржал.
– Хех, скрытый бред – это бред, – поддержал меня Иннокентий.
– Да откуда ж я помню! Я нормой занимаюсь. А психиатрию аж когда проходили… – начал папа оправдываться.
– Ладно. – Я поднялся. – Раз со мной все выяснили, я пойду?
– Погодь. – Папа качнул головой. – Себя надо знать. Садись послушай анализ.
Я сел и посмотрел на посерьезневшего Иннокентия.
– Ну что. – Тот поскреб щеку. – Продуктивной симптоматики нет. Обычно манифестируют с нее, с бреда или навязчивых идей. Но тут все чистенько. Кроме того, что более важно, нет негативных симптомов. Понимаете, когда неспециалисты говорят о шизофрении, то в первую очередь упоминают именно бред или галлюцинации. Потому что это – ярко и необычно. Но они заметны не постоянно, в период рецессий этой симптоматики может и не быть. Поэтому для нас, психиатров, важнее негативная симптоматика. Ослабление интеллектуальных, волевых и эмоциональных функций при шизофрении определяется всегда.