Самый центр мира - как сцена для симфонического оркестра власти, в котором он - эмигрант с неизжитым славянским акцентом, играет не последнюю скрипку. Да-ле-ко не последнюю!
Он довольно ухмыльнулся, отворачиваясь. Закинул ногу на ногу, поддернул идеально наглаженную штанину и перечитал текст.
"Нет", - подумал с легким сожалением, - "остается. Умна и не чистоплюйка. Других на кровь натаскивать надо, а эта - сама готова в горло вцепиться. Из наших, из тех, для кого "Carthaginem esse delendam"12 - не далекая история, а самое что ни на есть настоящее. Так что... Пусть остается. Буду терпеть. Такие - нужны".
Збиг бросил взгляд на новенькие "Голден эллипс" от Патек Филипп. Последний и крайне недешевый писк моды неплохо смотрелся на его запястье: пронзительно-синий циферблат идеальных пропорций, золотой браслет миланского плетения. И запонки в том же стиле в комплекте... Он поддернул манжеты, полюбовался совершенством композиции, а затем обратил внимание на стрелки: до назначенного Самуэлю Хантингтону времени оставалось пятнадцать минут - можно было успеть погрузиться в творение очередного аналитика.
Взгляд Збига быстро заскользил по строчкам - свежих идей в тексте было не густо. Красный карандаш лишь изредка касался бумаги, отчеркивая жирными штрихами на полях не столько оригинальное, сколько созвучное тем тревогам, что все чаще посещали секретаря Совета национальной безопасности США.
"В последние месяцы, а с учетом необходимого периода подготовки - уже более года, в СССР наблюдается активность, заметно выходящая за рамки консервативных аналитических оценок. Без каких-то видимых причин и поводов заметно вырос поток событий и темп работы советских структур, отвечающих за внешнеполитическую и специальную деятельность".
Бжезинский отчеркнул весь абзац и озабоченно прикусил кончик карандаша - дурная детская привычка, от которой так сложно отучиться. Иногда он забывал вовремя припрятать такой карандаш в стол, и тогда очередной посетитель-сноб из тех, кто любит поблажить про предков с "Мейфлауэр"13 и "греческие общества"14, чуть заметно морщился, заприметив. И вскипала кровь, и хотелось дать в рыло... Но потом Збигнев вспоминал, кто тут хозяин кабинета, а кто посетитель, и приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться в лощеную харю.
Он всерьез задумался: да, его обостренное чувство естественности хода событий уже несколько месяцев "позванивало", сигнализируя о неопределенной угрозе - тут аналитик прав, но вот выделить проблему, осознать ее суть, уровень опасности, а тем более оценить направление и перспективы работы с ней было пока невозможно. Не хватало элементов в этом паззле, да и не факт, что их вообще было достаточно в поле зрения.
"Может быть, в этой схватке бульдогов под кремлевским ковром прибыло участников? Но почему они невидимы для наших "друзей" в Москве?" - Бжезинский хмыкнул с сомнением и продолжил чтение:
"При этом не наблюдается, за исключением давно объявленных масштабных учений в западных округах, признаков подготовки к каким-либо значимым военным событиям, традиционно имеющим для СССР особо высокий статус в системе оценки ситуации и принятия решений".
"Да", - он опять крутанул кресло и незряче уставился в оконный проем, - "либо советские маршалы не сказали еще свое слово, либо их вообще не вовлекают. Может быть, конечно, что их время еще не пришло, но, скорее, как сколько-нибудь заметная политическая сила они начнут себя проявлять нескоро, особенно после того окорота, который дало Политбюро даже абсолютно лояльному и неплохо работавшему Андрею Гречко".
Взгляд его вернулся к бумагам.
"На этом фоне появление неординарного источника информации может быть частью этой необычной активности или связано с ней ".
Збигнев наградил короткий абзац жирным восклицательным знаком на полях - мысль была для него не новой, он и сам довольно часто думал об этом. Не то, чтобы придя в голову еще одному аналитику, она приобретала дополнительную убедительность, но вот как тезис, который надо было или срочно подтвердить или опровергнуть, выступала все более явно.
Карандаш застыл в коротком раздумье, потом решительно добавил к восклицательному знаку еще парочку и жирную черту под ними, тем самым окончательно переместив этот частный вопрос с периферии внимания секретаря Собеза в самый его центр. Потом острие грифеля нацелилось на следующий абзац.
"Информация, которая идентифицирована как исходящая из данного источника (как непосредственно переданная нам, так и полученная через наши контакты в Иране, Афганистане, Италии и Израиле) является весьма разнородной, необычно подробной и, при этом, полностью достоверной и в целом и в деталях.