— Дюха, хочешь попробовать?
— А давайте, — я решительно беру почти опустевший стакан и осторожно допиваю. Бррр… Действительно, очень кислое вино, — нет, ребята, это надо с закуской. Взять курочку горячего копчения и неторопливо так, по глоточку… А так, на бегу — нельзя. Точнее, можно, но только от большой безысходности. У вас она большая?
— Дык больше ничего нет… — расстроено тянет Антон, — будем мучиться.
Дверь за его спиной рывком распахивается, и на пороге возникает грозный абрис Тыблока, позади маячит завуч.
— Так… — цедит директриса раздраженно, — выходи по одному…
Ребята на мгновение замирают, как зайцы в свете фар, потом начинают обреченно шевелиться.
«Пара секунд, пока у неё зрение адаптирует, есть», — мелькает в голове.
Выдёргиваю из руки оцепеневшего Антона бутылку, руку за спину, плавный приставной шаг за угол, привстав на носочки, аккуратно, чтоб не звякнуть, вешаю стакан на барашек вентиля, и, затем, легко подпрыгнув, плашмя возвращаю ёмкость с вином в лоно сливного бачка. Тихий «бульк» был перекрыт злобным рёвом Тыблока:
— Лампочку сейчас же вкрутить! Как выкручивали, так и вкручивайте!!
Высоченный, под метр девяносто, Ломов садится на корточки, ему на шею взбирается лёгкий верткий Сэм. Секунда — и вот он уже крутит лампочку под потолком. Безжалостный свет заливает туалет, заставляя всех сощуриться.
— Построиться вдоль стены, Светлана Афанасьевна, проследите.
Директриса врывается в опустевший туалет и быстро осматривает его понизу, затем выглядывает в окно и изучает двор. Шеренга замерла не дыша.
— Так… — Тыблоко вразвалочку выходит из туалета и подводит итог налета, — курили!
Парни с облегчением выдохнули, вдохнули и начали переглядываться.
— Соколов, — остановилась директриса передо мной, — а ты что тут делал?
— Вы не поверите, Татьяна Анатольевна, — говорю проникновенно, — писал…
— Курил? — буравит меня взглядом.
— Не курю. Вообще, — отвечаю со спокойным достоинством.
Еще секунду она пристально изучает меня, потом разрешающе махает рукой:
— Иди.
Делаю несколько шагов и притормаживаю за спиной завуча.
— Кто ещё не курил? — спрашивает Тыблако.
Ребята тоскливо вздыхают и молча переминаются.
— Что, все курили? — не поверила директриса.
— Ну, это вы зря, ребята, — вмешиваюсь я, — очень вредная привычка. Меня папа в анатомичку водил…
Делаю микропаузу, Тыблако, уже обернувшаяся, чтобы послать меня подальше, заинтересованно прислушалась. Возвращаюсь на пару шажков назад и продолжаю:
— У обычного человека лёгкие мягко-розовой окраски, приятные на цвет. А у курильщика в лёгкие как будто вдули угольную пыль, цвет даже не чёрный, а антрацитовый. Представляете, как тяжело сквозь угольную пыль кислород качать?
— Вот! — воодушевленно восклицает Тыблоко, задрав палец в небу, — слушайте, обалдуи!
— Да, Татьяна Анатольевна, скажите им, что лучше пить, чем курить!
— Верно! — директриса рубит воздух рукой и, вздрогнув, замирает. Вижу, как толстый загривок наливается краснотой, и она начинает медленно переступать, разворачиваясь ко мне с грацией основного калибра линкора. Торопливо пячусь, уж больно она бегемота в ярости напоминает, пусть даже карликового, затем разворачиваюсь и срываюсь с места.
— Ну, С-с-с-соколов… — несется рев вослед, но я уже за поворотом, далеко от места экзекуции, несусь как ветер по полутёмному коридору, лицо раздирает довольная ухмылка.
Забегаю на лестничную площадку и замираю, с досадой прислушиваясь к задорно летящему «Sunny one so true, I love you». Неожиданная жалость к себе стискивает горло… А ведь у меня на этот вечер были совсем другие планы. Облокотившись на перила, с печалью смотрю в исчезающий в темноте пролет. Голова пустая, ни одной идеи, как выправить ситуацию. В зале тем временем вслед за Boney M стартовало заводное Hafanana Африк Симона. Задумчиво покусываю губы, надо что-то решать, пока идут быстрые танцы.
Блин, ну что за непруха, что ей стоило подумать и взять другие туфли! Обида всколыхнулась с новой силой, и я начинаю решительно спускаться к гардеробу. Успел дойти до следующего пролета, и тут меня пронзила неожиданная мысль, да так, что от досады сначала со всего маха шлепнул ладонью по стене, а потом ещё и немного постучал о холодную твердь лбом.
Идиот! Нет, ну точно — идиот! Сейчас у средней горожанки на выбор два бюстгальтера — белый и чёрный. С чего я вообще решил, что у восьмиклассницы есть выбор туфель?!
С облегчением улыбаюсь, прохаживаясь взад вперёд по площадке. Ну да, виноват, не сообразил сразу, зря наехал. Надо извиняться. Теперь — легко и с удовольствием. Уф… Хорошо-то как.