– Такого не приходилось видеть даже мне. Это инженер корабля Аллен Рисс и вирусолог Ватан Рахимов.
– Вы их знали?
– Когда выяснилось, что с «Метеором» случилась беда, я счел необходимым изучить характеристику каждого члена экипажа.
– Что с ними?
– Не знаю, – Барту посмотрел на свои тщательно вымытые руки и поморщился, словно сдерживая приступ тошноты. – Однако могу вполне определенно утверждать: это не несчастный случай. Их умертвили. Умертвили медленно, садистски. Им переломали все кости: руки, ноги, ребра, размозжили мягкие ткани. Нетронутыми остались лишь черепа.
– Но и это не все, – голос Барту стал еще глуше. – Тела их покрыты соленой грязью. Скорее всего, поливали соленой водой из какой-то грязной лужи. Внутренние органы не повреждены совершенно, оба скончались от болевого шока.
Лобов облизал пересохшие губы.
– Пора на корабль. Наверное, Клим и Алексей уже беспокоятся.
На полпути к «Торнадо» Лобов неожиданно спросил:
– Помнится, когда я вошел в лабораторию, вы начали говорить о каком-то фантастическом везении.
Барту нервно передернул плечами, словно ему было холодно.
– Удивляюсь я вам, – сказал он почти враждебно, – произошла непоправимая трагедия, а вы спокойны, как… как камень!
Приостановился и Лобов.
– Успокойтесь, – мягко посоветовал он и, медленно двинувшись вперед, уже суше добавил: – надо больше думать о живых, а не о мертвых. Ведь погибшим уже не поможешь.
Торопливо догнав Лобова и заглядывая ему сбоку в лицо, Барту спросил:
– Так вы надеетесь? Вы и после всего этого, – он махнул рукой в сторону склада, – надеетесь, что Дина Зейт и Вано Балавадзе могут оказаться живыми?
– Надеюсь, – Лобов помолчал, – итак, в чем состоит ваше везение?
– Когда я не обнаружил даже следов наследственного вещества в тканях животных и, честно говоря, не знал, что и думать, мне пришло в голову взять пробу мозга юккантропа. Каково же было мое изумление, когда проба оказалась целиком состоящей из дезоксирибонуклеиновой кислоты!
Они дошли до «Торнадо», и Лобов приостановился, держась одной рукой за ступеньку трапа и незаметно, чтобы не обидеть Барту, оглядываясь по сторонам. А тот, начав вяло, неохотно, быстро увлекся, даже на бледных щеках проступил легкий румянец.
– Для меня было совершенно очевидно, – продолжал Барту, – что весь мозг только из ДНК состоять не может, поэтому я взял серию контрольных проб вокруг исходной точки. Мне быстро удалось установить, что ДНК содержится лишь в своеобразном мозговом придатке размером с лесной орех. От этого ДНК-образования, которое я позволил себе назвать геноидом, тянулись стволы и ветви, – для наглядности Барту пошевелил длинными пальцами расставленных рук, – которые сливались с нервными стволами. Так вы понимаете, Иван, как уникально мне повезло? Возьми я первую пробу сантиметром левее или правее – и ничего бы мне не удалось обнаружить!
– Понимаю, – серьезно сказал Лобов.
– Остальное, – продолжил свой рассказ Барту, – было делом элементарной логики. Конечно, размножение и рост организма на основе нескончаемого деления наследственного вещества естественны. Но как нерационален этот путь! Какой колоссальный избыток информации несет, – Барту не лишенным изящества жестом провел по своим бокам, – наш многоклеточный организм! Ведь каждая клеточка нашего тела в своем хромосомном наборе содержит потенциальный фенотип. И я подумал, что возможен другой, неизмеримо более рациональный с информационной точки зрения путь развития. Это путь живого мира Юкки. Организм имеет единственное ядро наследственности – геноид, расположенный в головном мозге. И вся информация, которая нужна для конструирования частей организма, его жизнедеятельности, поступает централизованно. Хотя, возможно, клетки и сохраняют некий минимум биохимической автономии, который будет обнаружен более тонкими исследованиями.
Барту не без торжества взглянул на Лобова.
– Что вы скажете на это?
– Вы молодчина.
Лобов хотел сказать еще, что гипотеза Барту с совершенно неожиданной точки зрения освещает все события на Юкке, включая и трагедию «Метеора», но в этот момент из низких облаков черной бесшумной птицей вынырнул униход.
Приближаясь к товарищам, Клим с укором проговорил:
– А мы чего только не передумали! Неужто было трудно продиктовать ответ автомату?