Стоит, вся земля пропитывается от слёз.
Вода течёт по лицу.
Вытрет её и молчит.
Никто не видел его глаз.
Ничто не скрывало его характер.
А прогнать мог всякий.
Дескать, незачем появляться в этих местах.
Шли в след мародёры.
А, схвативши, оставляли.
Отделавши парня вроде кулаком.
Не был он силён.
Вроде ненужный.
Как лишний.
Своё имя произносил утайкой.
Хой-Ге.
Этот Хой-Ге вор, притворщик, бандит.
Так разноречиво боялись люди.
Боролось неуверенное чувство.
Сострадало молодое невинное сердце.
Крой высокого дерева крыша.
Сразу мягкая трава, листва, а от маленького костра тепло.
Не умел он утаить страх.
Не мог больше терпеть боль.
Вроде, на самом краю.
Что ли, в далёком краю бесправия.
Где по дорогам идти опасно.
А то злая болезнь незаметно подойдёт.
Нет сочувствия, стёрлись воспоминания.
Черноволосый.
Длинноволосый.
Черноглазый.
Одежда свободная.
Латаная.
Тёмно-серая.
Говорят, Хой-Ге не возвращался никогда.
Было, кое-кто да накормит его.
Кто-то да скажет откровенно.
Мысль, она находит скитальца сама.
Пробегает и бесследно уходит.
Смотришь на дорогу, изнутри гнетёт страх.
Город Се-ёже не многолюдный, всегда спокойный, тихий, а на этот раз проходил праздничный карнавал.
Говорят, диво он увидел первый раз.
«Остепенённым» вошёл в самые широкие ворота.
Как в этот день ярко светило солнце.
Оказалось столь многолюдно.
«Нет!» – громко крикнул он.
На широкой тропе человек на ходунках внезапно подхватил его за руки.
Неловко Хой-Ге перевернулся вниз головой.
Сразу закружилась голова.
Неуверенными глазами, было, не поверил, как это оказалось легко.
И веретено раскрученной ткани внезапно окутало юношу с самой головы.
Тот подтянутый акробат шёл, приближаясь к высокой лестнице.
А что удивляться.
Народ шёл сюда за подарками.
Приходили увидеть представления.
Кто-то высматривал что купить.
Здесь ловкие акробаты, красивые танцовщицы.
Был человек с лютней.
Жалобно пела она в его руках.
Мелодия грустно затрагивала и менялась с руки.
Хой-Ге не смел взглянуть старому человеку в глаза.
Он сразу сильно устал, а, наверное, с длинной дороги.
Солнце.
Яркое солнце согрело добрую душу.
Знойное солнце притомило его, и он уснул.
Кто ты?
Долго ли будил его странник.
Весь изнемогая, Хой-Ге протянул ладонь.
««Небось» притомился», – спокойно пробормотал он.
Я сейчас уйду.
Да, но куда?
Куда-нибудь.
А где твой дом?
Нет его.
Но я верю, он будет большой и уютный.
Слеза прокатилась по его щеке.
Ты иди ко мне.
Нет.
Ты болен.
Нет, только устал.
Долго ли шёл их разговор?
Шло третье лето одиночества с того дня, когда юноша потерял всех родных.
Страшная волна с берега моря смыла их кров.
Ведь видел сам, как долго плыла небольшая крыша.
Так и осталось это воспоминание.
Страх, слёзы, крик, бегство.
Вода хлёстко задевала за берега.
Одного не забыть, как чья-то рука ухватила с плеча вещевой мешок.
А что там было.
Немного посуды, латаная рубашка.
Осталось чудом то, что дороже всего.
Ближе к душе.
Закругленный небольшой талисман.
Значился-то он неправильно – синий дракон!
Оберег ему дал отец.
Что скрывалось в юной душе, а какая выпала доля?
Ну, смелее же.
Свободно и просто повторил старик.
Ему, видимо, девяносто лет.
А бодрый.
Ловкий.
Что ли, лукавый.
Его зовут Хве-Танг-Хе.
Имя, видимо, китайское?
Он молча глянул на юношу двадцати шести лет.
Замученный, что ли?
Не «озлоблен», но в глазах нет огня.
Трудности, печаль и слеза неловко следили за ним вслед.
Долго ли они шли по извилистой дороге в горы.
Тропинка сузилась в высокий застойный лес.
Здесь нет цивилизации.
Краем небольшой поляны у озерца очень маленький дом.
Низенький.
Нет ничего лишнего.
А тепло.
Сели они вдвоём.
Может, и долго молчали.
Тепло и мягкая ткань отдавали душе полный покой.
«Это что?» – невыразительным голосом спросил Хве-Танг-Хе.
Не знаю, за что, но эту пёструю ткань дал акробат?
Он быстро перешагивал на ходунках.
Как мог не упасть?
А разве это сложно?
Почему ты туда пришёл?
Наверное, угадал или повезло.
Оно, навязчивое любопытство, бежало впереди.
Одолевала страсть и людская беззаботность.
Повеселиться и сразу за радостью шли люди, так же шёл он.
Но зачем, не знает?
Наверное, захотел увидеть актёров.