– Кьяра! Что у тебя с лицом?
Нас напоили, накормили, смазали мои царапины какой-то жирной мазью. Дом маячника был небольшой, но уютный. Во всем чувствовалась заботливая рука Эрли. Пестрые коврики на полу, разномастная глиняная посуда, лоскутные покрывала и занавески в мелкий цветочек, у нас были похожие. Где-то в доме спал муж Эрли, до кухни доносилось его тихое похрапывание. Эрли велела мне тоже ложиться спать.
– Давай, давай, милая, все расскажешь потом, на тебе лица нет. Мия, проводи Кьяру, пусть она поспит в вашей комнате, а мы пока поиграем с Ньюке-Чоль, раз она совсем не устала.
Ньюке-Чоль вела себя здесь как дома. Может, это и было странно, но у меня раскалывалась голова и слипались глаза. Я потом разберусь.
– Пойдем, – взяла меня за руку Мия и потянула вверх по лестнице.
Последним, что я увидела перед тем, как уснуть до самого вечера, был ее внимательный, изучающий взгляд.
Сны мне не снились.
Вечером дом Эрли оказался полон народу. Проснулся ее муж Дик, вернулись с работы сыновья, играли в прятки с Ньюке-Чоль младшие девочки, пришла старуха-лодочница и старик, которого Мия и ее сестры называли дедушкой. Старуха-лодочница очень удивила меня. Не только тем, что была в этот раз одета в платье, а не в рабочий комбинезон, но и тем, что, оказывается, у нее был муж! А я-то думала, что такие старухи не выходят замуж! А если и выходят, то ненадолго. Я немного побаивалась ее, она напоминала мне Леду Вашти. Но лодочница была смелой и говорила все, что ей вздумается.
– Какие ветры тебя сюда занесли, милая? – спросила она меня.
Я опустила глаза. Что бы мне соврать?
– Мы…
– Тебя что, били? – спросила она, уставившись на мои царапины.
Я кивнула. Можно и так сказать. И не уточнять, что я сама себя исцарапала, умирая от отчаянья.
– Откуда вы вообще взялись?
– Бабушка! – воскликнула Мия.
– Что? Должны же мы знать! А вдруг она беглая преступница?
– Кто бы говорил, – добродушно пробурчал себе в бороду ее муж.
– Ладно, – фыркнула старуха. – Но скажи хотя бы, что ты не украла этого ребенка!
– Нет!
– Ты ведь не совершила никакого преступления?
Я не знала, как ответить. Но голова после сна прояснилась, и я не хотела врать.
Особенно этим людям.
– Ну… я нарушила законы своей страны. Да. Но я не нарушила ни одного человеческого закона. Я не крала, не предавала, не обманывала. Я никого не убила.
Глаза мои наполнились слезами так стремительно, что я не смогла их остановить. Остров! Я убила целый остров!
Эрли обняла меня за плечи и сказала:
– Наш старший сын женился и живет теперь своим домом, а Санди с Марком могут снова поспать в одной комнате, все равно они целыми днями в море. Так что оставайтесь у нас, пока все не утрясется.
Она говорила так, будто точно знала, что именно должно было утрястись. Я помотала головой:
– Ничего не утрясется.
– Ну-ну, – ласково проворчала старуха. – Это сейчас тебе так кажется, милая. Ничего, все устроится со временем, уж поверь мне, я знаю. Это твоя сестренка? Или дочка?
– Сестра.
– Как ее зовут?
– Ньюке-Чоль.
Старуха покачала головой, не одобряя, видимо, такое странное имя, но Ньюке-Чоль радостно засмеялась:
– Чоль-чоль-чоль!
И все рассмеялись вслед за ней. Я не встречала еще ни одного человека, который бы не улыбнулся, услышав, как смеется моя сестра.
Мы остались у Гаррэтов. Такую фамилию носила эта семья, семья маячника Дика. Всем заправляла тут старуха-лодочница, Элоис. Так, по имени, она попросила ее называть. С тех пор как я спрыгнула с борта королевского корабля, жизнь сводила меня с разными старухами: Леда Вашти, Пряха, а теперь эта лодочница. Все три старухи были чем-то похожи. Они выводили меня из себя.
Элоис все знала лучше всех, и не было такого вопроса, на который у нее не нашлось бы готового ответа. Даже ее муж старался с ней не спорить, а если вдруг и осмеливался, она так на него зыркала, что он тут же отступал:
– Хорошо, хорошо, ты, конечно, права.
– Конечно!
Но Мия обожала свою бабушку. Они проводили вместе долгие часы, то мастеря лодку, то прибирая в доме, то просто сидя вечером на крылечке и глядя в море. Я чувствовала, что их многое связывает. Такое, о чем не знает остальная семья. Я наблюдала за Мией и против воли много о ней думала.
У этой девочки было все. Чудесные, добрые и любящие родители, братья и сестры, бабушка и дед, которые души в ней не чаяли. У нее было внутреннее спокойствие и уверенность в себе. У нее было все, что могло бы быть у меня, если бы моя семья жила здесь. Она будто была мною, только в другом мире, моим отражением. И когда она смотрела на меня, слушая сказки, что я рассказываю Ньюке-Чоль, я видела в ее глазах какое-то невозможное, невыносимое понимание.