Я, когда немного оклемался, взял эту дохлую крысу, поднялся с ней в Шашлычную со стороны кухни, аккуратненько проскользнул в какой-то их предбанник, положил крысу перед собой и сел.
Бежит мимо молодая девка в черном клеенчатом переднике чуть ли не на голое тело, тащит гору грязной посуды. Увидела дохлую крысу, как заорет на всю шашлычную! Кухня сбежалась на крик, кладовая, разделочная, посудомойка... Даже шеф-повар Сурен Гургенович. Даже два бандита, которые охраняли эту шашлычную, и то прибежали с пистолетами в руках. Картинка маслом!
Все столпились вокруг меня и дохлой крысы, ахают, руками машут, а я сижу себе так невзрачненько, головку опустил, умываюсь, усы лапой разглаживаю, дескать, "Что вы... Какие пустяки. Не извольте беспокоиться - я для вас всех крыс в мире переловлю..."
Сурен Гургенович так задумчиво говорит:
- Значить, у нас появились крысы... Значить, может приехать санэпидстанция... Значить, все посыпют ядохимикатами, а нас закроют... Или возьмут с нас столько долларов, что мы потом кровью кашлять будем.
У нас теперь все почему-то на доллары...
- Значить, этого нельзя допустить, - говорит Сурен Гургенович. - Каждый сам понимает. Значить, нам нужен этот Кот!!! Крысу выбросить, Кота накормить! В нем наше спасенье. Вот, что это значить!!!
С тех пор, я изредка приношу в эту шашлычную дохлую крысу, имени моего друга Бродяги, и тем самым подтверждаю свою беззаветную службу Сурену Гургеновичу, его шашлычной и всем остальным жуликам, которые здесь работают.
Я даже Бродягу сюда приводил кормить. А прошлой зимой у меня был длительный, почти двухнедельный роман с одной Кошечкой - она сейчас эмигрировала по еврейской линии - так мы туда вдвоем жрать ходили. И все это воспринимали, как должное. А крыс в этой шашлычной отродясь не было! Это я их туда носил.
Господи, как мысли скачут... Бедный Шура! Три, от силы четыре дня он будет спокоен, а уже на четвертый он же помчится искать меня по всему району! Он же просто с ума сойдет от горя. Работать не сможет... Он мне уже раз сто говорил, выпуская меня на улицу:
- Мартышка, вот ты уходишь, а ведь я без тебя ничего не могу сочинить. А если я не смогу сочинять - мы останемся без заработка. Ты еще пожрешь в своей шашлычной, а я куда денусь без денег? Я могу умереть с голоду. Так что ты уж, пожалуйста, сильно не задерживайся - одна драка, две Кошки, и все! Договорились? Помни, что ты моя Муза, Мартын...
Боже мой, что же делать?!. Ведь если я правильно понял из разговора этих "водил", как они сами себя называют, именно мы, с "моим" джинсовым, будем три дня плыть до Киля, два дня пилить до Мюнхена, там разгрузимся у какого-то "Сименса" и, возможно, отдадимся этому Сименсу во фрахт. То есть станем работать на Сименса, потому, что мы, русские, для Сименса гораздо дешевле, чем их собственные немецкие водилы. Тогда мы задержимся в Германии еще недели на три-четыре... Потом снова загрузимся у Сименса в Мюнхене и вернемся в Киль. Там въедем на наш теплоход и поплывем домой. Это еще почти трое суток. Короче, дома меня не будет, значит, около месяца?.. Или того больше... Мама родная!.. Что же это с Шурой-то будет?!!
Я чуть не расплакался. Я представил себе исхудавшего, небритого Шуру Плоткина, одиноко лежащего на своей широченной тахте. Он ее почему-то "станком" называет... Невидящими глазами Шура смотрит в потолок и шепчет слабым-слабым голосом:
- Мартынчик, где ты?.. Мартышка, единственный мой. На кого ты меня покинул?..
В квартире срач, грязная посуда со ссохшимися объедками горой громоздится в кухонной раковине. Пишущая машинка покрыта толстым слоем пыли, а клавиатура затянута паутиной... Телефон не работает... Отопление и свет выключены за неуплату по счетам. Один раз у нас уже было такое.
А с тахты несется тихое:
- Где ты, Мартын? Я не могу жить без тебя... Я погибаю, Кыся! КЫСЯ!!! КЫСЯ!..
...Что такое?!! Что за "КЫСЯ"?.. Я в сонном оцепенении открываю глаза.
- Кыся... Барсик! А у нас гости!.. Ишь, заспался... Ну-ка, познакомься с тетей. Тетю зовут... Слушай, как тебя зовут? Кыся спрашивает.... Да, Кыся? Она по нашему ни хера не тянет! Я с ней исключительно по-немецки. Ви дайне наме, майне либер медхен?
Оказывается, Шура мне приснился. И квартира наша, и кухня - все было во сне... А сейчас по кабине гуляет свежий воздух, одна дверь распахнута, и мой временный приятель Водила - изрядно уже пьяненький, в костюмчике, галстучке и рубашечке, подсаживает в кабину, не поверите, совершенно ЧЕРНУЮ девицу!!!
Вот это да! Таких у нас с Шурой еще не было!
- Я тебя спрашиваю, ви дайне форнаме, бля?.. - упрямо повторяет Водила. - Извини, забыл.
- Айм но эндостайн, - говорит черная и повисает на Водиле.
- Ногу-то выше поднять можешь? - спрашивает у нее Водила и сам своею рукой задирает ей ногу на высокую подножку кабины грузовика. Потом берет ее за пышный зад и легко вкидывает девицу прямо в кабину. Она начинает хохотать по-своему и падает прямо на меня. Я еле успеваю из-под нее выскользнуть. Водила тоже влезает в кабину и захлопывает за собою дверь. Черная девушка тут же с хохотом начинает расстегивать ему ширинку брюк.
- Да погоди ты, торопыга... - стыдливо поглядывая на меня, бормочет Водила. - Дай хоть окна занавешу... Неровен час, увидит кто. Неудобно же! Ну, вартен, вартен, кому говорю...
Водила задергивает занавески на боковых окнах кабины, опускает плотную шторку на лобовом стекле и включает верхний плафон. Мягкий свет растекается по кабине. Теперь мы трое отделены от всего остального мира.
- Вот, познакомьтесь... Дарф их форштелен... - медленно и громко говорит Водила и показывает на меня пальцем. - Дас ист майне Кыся... Просекла? В смысле - ферштеен?.. Кыся! А ты кто?
И Водила потыкал пальцем в грудь этой черненькой. Та поняла это по-своему и тут же сбросила с себя маечку типа лифчика, юбочку величиной с носовой платок, и какие-то кукольные трусики.
- Да нет... Не то. Хотя и это сгодится - сокрушенно сказал Водила. Повторяю... Дас ист майне Кы-ся-а-а! Кыся, ебть, сколько раз говорить?! А ты? Ви хайст ист ду?!
Он снова ткнул пальцем в плечо черненькой. Та вдруг догадалась, о чем он ее спрашивает, и снова звонко расхохоталась:
- Сузи! Су-зи!...