- Тогда вам на Петровскую площадь, - и машет рукой к Сенату.
Поручик смеется:
- Мы туда и идем.
(Позор, позор, сейчас же врезаться в гренадеров.) А гренадеров уже пропускают его солдаты. Несколько солдат задевают, проходя мимо, его шпоры, Николай принимает непроницаемый вид и командует своим сбитым с толку солдатам:
- Пропустить.
Четыре восставшие роты лейб-гренадеров идут на Петровскую площадь.
XI
Медленно стягиваются войска Николая, исподволь запирают они Петровскую площадь.
Прошла конная гвардия - из казарм, что на Адмиралтейской площади.
Мишель, который, подобно Вильгельму, трясся в санях по скованным гололедицей улицам от артиллерийских казарм в Таврическом дворце к преображенцам и далее к тем же московцам, - привел остальные три роты московцев, и их построили против Адмиралтейства. Подходят семеновцы, и Мишеля высылают к ним навстречу. Семеновцев ставят по левую сторону Исаакиевской церкви, прямо против Гвардейского экипажа, на кучи мраморного щебня.
Второй батальон преображенцев и три роты первого соединяются на правом фланге с конными лейб-гвардейцами и стоят лицом к Сенату.
Павловский полк занимает Галерную улицу.
А московцы стреляют, и стоит черным плотным каре Гвардейский экипаж. И лейб-гренадеры у бунтовщиков на правом фланге. Но кто понимает что-нибудь в этом странном, колеблющемся стоянии площадей?
Рылеев - он не мог вынести шума, потому что за шумом услышал тишину весов, на которых стоят две чашки, и ушел с площади, опустив голову.
Генерал Толь, который послал за артиллерией, - он не знает никаких чашек и никаких весов, а только хорошо понимает, что от пушечных выстрелов люди падают.
Ничего верного в соотношении сил (это отлично знает генерал Толь). От преображенцев отделяются солдаты и быстро замешиваются в толпу. Николай делает вид, что этого не замечает, но и он знает, что это парламентеры от солдат. И поэтому он предпочитает посылать своих парламентеров. Воинова приняли в поленья - может быть, митрополиту повезет. Он, кстати, дряхл, беспомощен и вполне поэтому подходит к роли парламентера.
XII
И вот к Гвардейскому экипажу подъезжают сани. В санях дряхлый митрополит в митре, рядом тучный и бледный поп. С трудом, путаясь в рясе, вылезает митрополит из саней, поп его поддерживает за руку. Митрополит что-то говорит тонкими старческими губами. Вильгельм видит, как Миша, который с цепью стрелков стоит впереди Экипажа, что-то бистро шепчет ближайшим солдатам, и тотчас несколько молодых унтер-офицеров окружают митрополита. Митрополит говорит дребезжащим голосом:
- Его высочество Константин Павлович жив, слава богу.
Вильгельм кричит:
- Тогда подавайте его нам сюда!
Несколько солдат повторяют за ним: "Подавайте сюда Константина". Но митрополит, как бы не слыша, продолжает:
- Его высочество жив, слава богу!
Поп, стоящий рядом с митрополитом, начинает сладостным голосом:
- Братья любезные, вспомните завет господа нашего.
Тогда Миша подходит мерным, солдатским шагом к попам. Он наклоняется к дряхлому митрополиту и кричит:
- Батюшка, убирайтесь, здесь вам не место!
Митрополит трясет головой, смотрит белыми старческими глазами на молодого офицера и торопливо запахивает полы рясы. Тучный поп усаживает его в сани.
Миша громко кричит оробевшему митрополиту:
- Пришлите для переговоров Михаила! Стрелять не будем.
Просвистал выстрел.
Митрополит вздрогнул, вцепился руками в попа, и извозчик помчал их обратно.
Вильгельм с ужасом посмотрел на Мишу:
- Зачем ты позвал Михаила? Зачем ручался за безопасность? Кто тебе дал приказ?
Миша упрямо дергает головой и улыбается недобро, Он знает, что делает, и старший брат ему не указчик. Сзади раздается голос:
- Случай прекрасный, пренебрегать нельзя.
Вильгельм оборачивается и видит тусклые глаза Каховского.
Саша инстинктивно хватает за руку Вильгельма:
- Не волнуйся так.
А Пущин говорит тихо и насмешливо:
- В добрый час, ваше высочество.
Они стоят в середине живого проулка - между каре московцев и каре Экипажа. В руках Вильгельма все тот же пистолет, отличный пистолет, который дал ему сегодня утром Саша и который по милости извозчика пролежал в снегу у Синего моста никак не менее двух минут. Такие пистолеты прекрасно стреляют, особенно если порох, насыпанный на полку, сух.
XIII
Там, где стоит Николай, неладно: мастеровые, мещане и работники швыряются камнями с лесов Исаакиевской церкви, пули московцев тоже долетают до Николая - они знают, где он стоит. Надо перебираться в другое место, под прикрытие к Мишелю; нагибая голову, Николай проезжает к семеновцам.
Мишель вполне чувствует свое значение. Он ощущает прилив военного самодовольства.
- Разреши, я с ними сам переговорю. Мне передавали, что офицеры Экипажа хотят со мной переговорить.
Николай косится на брата. Самодовольство Мишеля ему неприятно.
- Сколько уже парламентариев посылали, - говорит он и машет рукой. Митрополит, и тот не помог.
- Да, но мне через митрополита передавали, - возражает Мишель.
Как в детстве, братья состязаются друг с другом. Мишель никак не хочет уступить Николаю.
- Делай как знаешь, - сухо отвечает Николай. Мишель проезжает к Гвардейскому экипажу; рядом
с ним свитский генерал. Черный султан Мишеля прыгает; он сдерживает лошадь. Уже перед самым фасом каре он вдруг понимает, что ехать на переговоры действительно не следовало. Передние ряды притихли; несколько седых солдат смотрят на него исподлобья. На солдат, по-видимому, надежда плохая, и нужно разговаривать с офицерами.
Он любезно спрашивает у Миши:
- Можно мне говорить с войском? Миша дожимает плечами.
- Вот что, братцы, - Мишель говорит громко, от чего слова теряют всякую выразительность, - брат Константин отрекся от престола. Вам теперь нет никакой причины отказываться от присяги Николаю Павловичу.
Мишель прикладывает руку к груди:
- Умоляю вас возвратиться в казармы.
- Подавайте его сюда, Константина! - крикнул приземистый матрос (это был Куроптев, он стоял на проулке, вместе с Дорофеевым, рядом с Вильгельмом).
- Подавайте его сюда! - закричали в рядах.
В самой середине, в проулке, идет тихий разговор, там совершается тихо какое-то движение. Мишель начинает следить украдкой за этими людьми.
Худой и длинный человек скидывает с себя шинель и роняет ее на снег, как бы не замечая этого. Он в черном фраке, а в руках у него пистолет. Рядом с ним человек в бекеше, плотный, русый, со спокойными, ясными глазами, с румянцем во всю щеку.
Мишель пытается что-то крикнуть солдатам, но в это время солдаты начинают кричать:
- Ура конституции!
И покрывают его голос.
И в это же время Пущин говорит несколько смущенно Вильгельму:
- Voulez vous faire descendre Michel? 1
Он слегка потупил взгляд, не смотрит на Вильгельма, косит в сторону.
И Вильгельм отвечает еле слышно!
- Oui, Jeannot 2.
1 Хочешь ссадить Мишеля? (франц.),
2 Да, Жанно (франц.).
Он незаметно выдвигается вперед.
Взгляд Мишеля опять падает на худого, долговязого человека. Как будто он раньше где-то видел этого урода, лицо какое-то знакомое.
Саша Одоевский говорит Вильгельму:
- Есть ли у тебя довольно пороху на полке?
Он смотрит на свой длинный пистолет, который крепко зажат в длинных пальцах Вильгельма.
- Есть довольно, - отвечает беззвучно Вильгельм.
("Что за черт, длинный целится. В генерала рядом, Ускакать, ускакать сейчас же". - Мишель делает знак генералу и с ужасом видит, как черное дуло пистолета ползет вправо и смотрит ему в глаза.) В проулке тихий разговор:
- Я близорук. Который Мишель?
- С черным султаном, - отвечает Александр Бестужев.
Дорофеев, который стоит слева, трогает осторожно за рукав Вильгельма и качает головой:
- Пожалейте себя, барин.
Вильгельм улыбается Дорофееву, не глядя на него, и отвечает шепотом, так что тот не слышит:
- Милый, всем умирать. И целится в черный султан.