— А вот так: взяли — и р-раз! — хлопнул по столу Логин. — Нет больше в России царя!
— Этого не может быть, — пробормотал Атласов.
— Царь-солнце умер. О горе-горе! — в ужасе воскликнул Буокай.
Логин рассмеялся.
— Да не умер! Жив Николай Романов, живехонек! Только не будет больше хвастаться: «Мы, Николай Вторый…» Отрекся от престола!
— Кто ж его так?
— Как кто? Народ!
— Этого не может быть, — твердил Аким. — Не может быть, чтобы Россия… без царя. Один уйдет — другой на его место встанет.
— Не встанет!
— Оо, что же это такое? — обхватив руками голову, повторил Буокай. — Недаром Хохунча говорил, что на свете пошла последняя тысяча лет! Верное слово сказал!
— Что ты ноешь, чудак! — оборвал его Мичэкэ. — Радоваться надо! Сам же плакался, что царю по уши задолжал. А теперь царя нет. Значит, и долг твой — фью!
Мичэкэ присвистнул и махнул рукой.
— Правду говорит? — с надеждой взглянул на Логина Буокай.
— В самую точку!
— Этого не может быть! — стоял на своем торгаш. — Если царя нет, это еще не значит, что налоги отменят! Деньги останутся деньгами и богатые — богатыми, а бедные — бедными.
— Да прекратишь ли ты, дурья голова? — рассердился Логин. — Неужели ты думаешь, что революция остановится на полпути? Нет, она пойдет дальше! Доберется и до твоих сундуков! Народ свое возьмет — все, что ты отнял у него обманом и хитростью!
Все заговорили наперебой. Новость потрясла всех. «Значит, прав был Беке, — думала Нюргуна. — А я-то хороша — смеялась над ним». Ей вдруг пришло в голову, что все страхи последних дней напрасны. Что может сделать ей ничтожный купчишка, если пал высший оплот несправедливости?
Царь… кто такой царь? Нюргуна видела его только на картинках. В школе поп учил, что царь и бог — почти одно и то же. Это царь распорядился таким образом, чтобы Хоборос властвовала над душами и телами сотен людей, чтобы Туллукчана умирала на морозе, а жадный купец преследовал Нюргуну.
И вот царя нет. Что-то должно измениться, что-то обязательно изменится в этом горьком мире. Воспрянут люди, засияют новые звезды, цветы распустятся на снегу!
Никак не мог опомниться и Буокай. Как же все-таки с налогом — придется платить его или нет? Кому верить: Логину или купцу? Долг царю был самой тяжелой ношей из всех, которые носил он на своем горбу. Сначала был невелик — что-то около рубля. Но как-то выдался трудный год, песцы не шли в капканы, для уплаты налога пришлось кланяться Хохунче. С тех пор долг стал расти, как снежный ком, и не успевал Буокай сократить его наполовину, как он вновь становился больше, чем был.
В счет долга Хохунча мог отнять у него все, что хотел. В прошлом году забрал лучшую собаку, как будто у князя не хватало собак. В другой раз прихватил связку горностаевых шкурок. А долг не уменьшался. Теперь разграбил чум…
— Как же все-таки с долгом? — повторил он вслух свои мысли.
— Побоку твой долг! Некому платить! — смеясь, воскликнул Логин.
Старик закрыл лицо руками и заплакал. Сначала никто и не понял, что он плачет, но когда у Буокая задрожали плечи, Логин догадался и шутя толкнул его в бок.
— Не плачь! Пусть лучше враги наши плачут.
— Добрый ты человек, доктор. Оо, добрый, — Буокай сквозь слезы взглянул на Логина. — Второй раз в жизни встречаю такого человека. Тридцать лет назад вез больного русского…
— Так неужто это ты? — вскричал Логин. — Бючээн ыыта?
Старик вытаращил глаза.
— Зэ, друг, сани, топор! — выпалил он по-русски.
«Бючээн ыыта» — по-якутски кабарговая струя. Ею лечил когда-то Буокай Логина. А «друг», «топор», «сани» — это слова, которым обучил его в те дни русский ссыльный.
Никто ничего не понял из восклицаний охотника и доктора. А старые друзья, помедлив мгновение, крепко обнялись.
XIV
«Дорогой Иван Иванович!
От души поздравляю тебя со всеобщим нашим праздником — чудище царизма рухнуло и больше не возродится…
То, за что воевали мы там и десятками лет терпели здесь — сбылось. Не всем удалось дожить до счастливого дня, будем же вдвойне счастливы — и за себя, и за них.
Революция, как крылья, поднимает меня с земли. Хочется лететь туда, где ныне решаются судьбы не только России, но и всего человечества. Что там «хочется»! Это совсем не то слово. Да и нет слов, чтобы выразить мою жажду битвы, стремление как можно скорее вновь окунуться в горнило борьбы…
Но ты вдвое ближе к Якутску и, не сомневаюсь, будешь там вдвое раньше меня. Я даже боюсь, что мое письмо не застанет тебя на Алдане. Но если, как надеюсь, подательница сего письма переступит порог твоего жилища до того, как ты его оставишь, — тогда я тебя прошу: помоги ей, чем можешь.