— Помните — за Талым озером, дом Капитонова!
Кыталыктах…
Нюргуна не спешила. Не было радости в ее душе. Опасалась — чего, не знала сама.
Пусто подворье Таскиных. То ли спать легли, то ли вовсе здесь никого нет. Может, и вправду нет. Скот на выпасе весь — лето. Там и доят коров. Так всегда бывало в этой усадьбе. В хамначитских юртах оставались лишь те, кто прислуживал хозяевам. Ну, а теперь… Прислуживать некому.
На дверях большого дома — тяжелый, чуть тронутый ржавчиной замок. Ступеньки к порогу чисты, но не так, как прежде: сухие былинки, березовые листья на них. По крайней мере, сегодня не подметались.
Вдруг — за спиной:
— Кто здесь?
Тревожный голос, испуганный. Нюргуна обернулась.
— Оксе! Подружка! Ты! Вернулась!
Девушка с плачем бросилась на шею Нюргуне, обхватила крепкими руками. «Аныс… Это же Аныс!» — обожгло Нюргуну. Давно гадала она, кто встретит первым ее в Кыталыктахе. Когда-то мечталось — Василий. Теперь знала, что невозможно это. Что ж, судьба послала ей второго самого близкого человека. Спасибо судьбе.
— Никогда не верила я, что ты утонула, замерзла или еще что-нибудь. Никогда!
— Все это могло случиться, Аныс.
— Знаю, могло… Но я верила: не бывать тому!
Нюргуна отстранила подругу, внимательно окинула взглядом.
Какой была, такой и осталась Аныс: маленькая, жилистая, лицо загорело до черноты, ситцевое платье, как встарь, заштопано, и улыбка та же, веселая, чуть озорная. Не властны над ней невзгоды.
— А я, по-твоему, как? Ничего?
— Красавица… Еще выросла, кажется… Только худа больно. Пойдем. Пойдем в юрту. Тебя кормить надо!
— А дом почему закрыт?
— Князь Федор закрыл… И ключ унес! Теперь он здесь хозяин!
— Князь Федор? С какой стати?
— Все расскажу… Пойдем же!
Батрацкая юрта встретила, как прежде, застоявшимся сумраком, запахом дыма. Не было лишь прежнего гомона, разноголосого кашля и вздохов, детского смеха и старческих причитаний.
— Ты что же, одна здесь?
— Одна… сторожу! Остальных князь Федор выгнал. Целее усадьба будет, сказал.
— Вот как. А скот?
— Пасут… доят… На тех же лугах. А молоко, масло — к князю. Ну, чем кормить тебя? Может, суп сготовить?
— Налей холодного чаю. Больше мне ничего не нужно.
— Нет… не годится… Вот тебе хлеб и чай, а суп я все же поставлю…
Аныс принялась хлопотать у камелька. Нюргуна глотнула чай и невольно выглянула в подслеповатое оконце. В него ничего не было видно, кроме пустой громады дома. Всегда застил свет хамначитам этот дом.
— Где ж ты была, Кыыс-Хотун?
— Я тебе главное, Аныс, скажу, остальное потом. Я мать нашла.
— Оо… Значит, ты ее искать отправилась тогда?
— Нет, не искала, а вот нашла. Я остаться у ней не могла. Батрачит она у плохого человека. Нельзя у ней оставаться. Я хочу, чтоб она сюда вернулась.
Аныс вздохнула.
— Где ж она жить будет? Чем?
Нюргуна резко отодвинула чашку.
— Что случилось тут? Почему всем завладел князь?
— Ну, а как же?
Аныс вытерла руки подолом, присела рядом:
— Кто бы еще взял? Не я ж, не Ланкы с Варварой, не Мики. Как госпожа… Да тебе ведомо ли, что госпожа?…
— Знаю. На последнем ночлеге услыхала. Я ведь в Якутск ехала. Услышала — сразу решила: в Кыталыктах! Все равно по пути… Но ты рассказывай! Я так все знать хочу, будто всегда здесь была. Понимаешь? Почему повесилась Каменная Женщина? Как считают у вас?
— Проще простого это, Кыыс-Хотун! И объяснять нечего. Из-за хозяина. Как ушел он, исчез насовсем, да ограбил еще — золото выволок, одна осталась она, одна с черными мыслями. Я ведь прислуживала, видела многое, слышала. Как-то раз заглянула… Стоит на коленях перед иконой. Молится! Прости меня, господи, говорит. За что караешь? Я чуть не крикнула: «За Кыыс-Хотун!» А она сама: неужели за подлую девку… И всякое разное — на тебя.
— Вот как!
— Припадки у ней пошли… часто! Поняла, видно, что жить все равно ей уже не осталось.
Варваре говорит: «Свей из волоса конского веревку хорошую, толстую… ты, мол, умеешь, Варвара». «Зачем тебе?» Как взглянет… Ты же помнишь, как умела взглянуть — немеешь. Варвара свила. Она с этой веревкой в погреб, где золото прятала. Там и повесилась. Хоронили — хоть бы кто слезу обронил. Поверишь ли?
— Кто сказал, что золото взял Василий?
— Больше некому, Кыыс-Хотун! Не дурачок же мой, Беке… Он всего-то натворил, что амбар с зерном поджег. Признался мне, когда уходил. Хоть этим, сказал, отомстил за все Каменной Женщине. Он хороший, Беке. Где-то сейчас? Жду не дождусь.