Само понятие застоя тоже ждет своего дальнейшего исследования. Вряд ли могут быть сомнения, что если в одних сферах, прежде всего в экономике, действительно все более обнаруживалась тенденция к стагнации, то в других — в сфере политики и морали — происходило явное откатывание назад в сравнении с десятилетним периодом хрущевской оттепели. Отказ от реформ, а во многом и возвращение к командно-административном системе сталинской эпохи, замораживание жизненного уровня, всяческое торможение абсолютно очевидных решений, а взамен — пошлое политическое словоблудие, коррупция и разложение власти, в которые все более вовлекались целые слои народа, утрата нравственных ценностей и повсеместное падение нравов, — если это застой, то что такое кризис? Внешняя политика особенно отразила всю противоречивость брежневского времени, когда каждый шаг вперед по пути разрядки сопровождался двумя шагами назад. Всего несколько лет разделяют два таких противоположных события — Заключительный акт в Хельсинки и войну в Афганистане.
Из всех многоплановых аспектов застоя хотелось бы коснуться только одного: как могло случиться, что в такой трудный период в истории нашей Родины, да и всемирной истории, у руля управления страной оказался самый слабый из всех руководителей, которые пребывали в таком качестве в советское, а может быть, и дореволюционное время? При этом очень не хочется поддаваться соблазну осмеяния этого человека, насаждавшего с почти детской простотой аксессуары своего культа: четырежды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда, Маршал Советского Союза, Международная Ленинская премия, бронзовый бюст на его родине, Ленинская премия по литературе, золотая медаль имени Карла Маркса — не хватало только звания генералиссимуса: жизнь оборвалась раньше. Осмеяние — это слишком легкий путь, который к тому же, увы, отвечает едва ли не самой устойчивой российской традиции. Еще Ключевский, помнится, заметил: каждый новый русский царь начинал свою деятельность с того, что отвергал предшественника. Вспомним известное изречение: о мертвых ничего, кроме хорошего. У нас наоборот: живым — неумеренные хвалебные песнопения, а мертвым — поношение без конца. Видимо, так сублимируется отсутствие возможности критиковать действующих руководителей.
Из всех лидеров советского периода исключением стал только Ленин. Да и как стал, если Сталин всей своей деятельностью отверг ленинское завещание, сохраняя в то же время лицемерный ритуал поклонения лично Ленину. Что касается критики самого Сталина, только сейчас она возвышается до серьезного анализа установленного им политического и идеологического режима.
Не пора ли сделать такой же разумный шаг и в отношении Брежнева? Конечно, детальные описания интимных тайн его коррумпированного семейства щекочут нервы иных читателей. Хотя что там говорить — дети нередко становились отмщением политических лидеров… Поэтому более полезно, вероятно, поразмышлять не столько о Брежневе, сколько о его режиме, о брежневщине, о стиле политического лидерства, который, увы, еще не умер до конца, и тут требуются не менее прочные защитные гарантии, чем от сталинизма.
На Брежнева власть свалилась как подарок судьбы. Сталину, чтобы превратить скромный по тем временам пост Генерального секретаря ЦК партии в должность «хозяина» нашей страны, «пришлось» уничтожить едва ли не всех членов ленинского Политбюро за исключением, разумеется, самого себя, а также огромную часть партийного актива. Хрущев после смерти Сталина пришел вторым, а не первым, как многие думают, поскольку первым в ту пору считался Маленков. Хрущев выдержал борьбу против могучих и влиятельных соперников, в том числе таких, как Молотов, которые стояли у фундамента государства чуть ли не с ленинских времен. Может быть, поэтому сталинская и хрущевская эпохи, каждая по-своему, были наполнены драматическими переменами, крупными реформациями, беспокойством и нестабильностью.
Ничего подобного не происходило с Брежневым. Он получил власть так плавно, как будто кто-то долго загодя примерял шапку Мономаха на разные головы и остановился именно на этой. И пришлась она, эта шапка, ему так впору, что носил он ее 18 лет без всяких страхов, катаклизмов и конфликтов. И непосредственно окружавшие его люди жаждали только одного: чтоб жил этот человек вечно — так хорошо им было. Сам Брежнев во время встречи с однополчанами, гордясь сшитым недавно мундиром маршала, сказал: «Вот… дослужился». Это слово вполне годится и для характеристики процесса его прихода на «должность» руководителя партии и государства — дослужился…
Брежнев являл собой прямую противоположность Хрущеву с его смелостью, склонностью к риску, даже авантюре, с его жаждой новизны и перемен. Можно было бы считать загадкой, почему Хрущев так покровительствовал человеку противоположного склада души и темперамента, если бы мы меньше знали Никиту Сергеевича. Как личность авторитарная, не склонная делить власть и влияние с другими людьми, он больше всего окружал себя такими руководителями, которые в рот ему глядели, поддакивали и с готовностью выполняли любое его поручение. Ему не нужны были соратники, а тем более вожди. Он довольно нахлебался с ними после смерти Сталина, когда Маленков, Молотов, Каганович пытались изгнать его с политического Олимпа, а быть может, и сгноить где-то в Тмутаракани. Такие, как Брежнев, Подгорный, Кириченко, Шелест, были послушными исполнителями его воли, «подручными», как называл, кстати говоря, Хрущев не без едкого юмора представителей печати. Правда, когда дело дошло до сакраментального вопроса «кто кого?», именно эти «подручные» быстро перебежали на другую сторону… Ибо в политике не бывает любви — здесь превалируют интересы власти.
Впрочем, в одном отношении приход Брежнева к руководству напоминает сталинскую и хрущевскую модель. Никто не принимал его всерьез как претендента на роль лидера, да и сам он всячески подчеркивал полное отсутствие подобных амбиций. Запомнилось, как во время подготовки его речей (в бытность Председателем Президиума Верховного Совета СССР) по случаю зарубежной поездки их составителям передали главное пожелание заказчика: «Поскромнее, поскромнее, я не лидер, я не вождь…»
Не все знают, наверное, что свержение Хрущева готовил не Брежнев. Многие полагают, что это сделал М. А. Суслов. На самом деле его осуществила группа во главе с А. Н. Шелепиным. Собирались они в самых неожиданных местах, чаще всего на стадионе во время футбольных состязаний. И там сговаривались. Особая роль отводилась Семичастному, руководителю КГБ, рекомендованному на этот пост Шелепиным. Его задача заключалась в том, чтобы сменить охрану Хрущева. И действительно, когда Хрущева вызвали на заседание Президиума ЦК КПСС из Пицунды, где он отдыхал в это время с Микояном, он, видимо, сразу понял что к чему и, говорят, даже подумывал посадить самолет в Киеве.
До сих пор неясно, когда Шелепин вступил в столь рискованный сговор с Сусловым и Брежневым. Известно только, что дело происходило именно в такой последовательности: сначала — с первым, потом — со вторым. Известно также, что непосредственным поводом для заседания Президиума ЦК было выступление зятя Хрущева Аджубея в Западном Берлине, где он легкомысленно сказал о том, что нам ничего не стоит пойти на объединение двух Германий. Руководители ГДР немедленно выразили свое возмущение советским коллегам, и это послужило той искрой, которая воспламенила пожар…
Шелепин, однако, жестоко просчитался. Он плохо знал нашу историю, хотя окончил ИФЛИ. Он был убежден, что Брежнев — фигура промежуточная, временная и ему ничего не будет стоить, сокрушив такого гиганта, как Хрущев, справиться с человеком, который был всего лишь его слабой тенью. (Замечу, кстати, что отношусь с полным недоверием к рассказу Семичастного о том, будто Брежнев уговаривал его физически устранить Хрущева, как и к версии Шелепина, что инициатором заговора был не он, а Брежнев. Нет, Брежнев был слишком осторожен и даже труслив для таких действий. «Смелыми» были комсомольцы.)
Надо сказать, что действительно всей своей карьерой Брежнев был обязан именно Хрущеву. Он закончил землеустроительный техникум в Курске и только в двадцатипятилетнем возрасте вступил в партию. Затем, окончив институт, он начинает политическую карьеру. В мае 1937 года(!) Брежнев становится заместителем председателя исполкома горсовета Днепродзержинска, а через год оказывается в обкоме партии в Днепропетровске. Трудно сказать, споспешествовал ли Хрущев этим первым шагам Брежнева, но вся его последующая карьера происходит при самой активной поддержке тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины, а потом и секретаря ЦК ВКП(б).